В изоляторе отопления не было, и было очень холодно. Но на Искандере Бейбутове была хорошая куртка - анорак с капюшоном. А на теле - мягкая, из натуральной ткани футболка, тёплый свитер тоже надёжного качества. Белые кроссовки на нем были кожаные, зимние. Черные джинсы, тоже очень теплые, и вообще-шикарные и удобные джинсы. Недаром на них позавидовали зэки на пересылочной тюрьме.
Такая одежда в этом холодильнике оказалась в самый раз.
Рома Фонарь, сокамерник по осужденке, рассказывал, как его бросили в такой же карцер. Он валялся на ледяном полу весь избитый и очень голодный. И была на нем только хилая зэковская роба. В таком изоляторе Фонарь и подорвал свои легкие.
Искандер ходил по этой маленькой
камере, у него шёл изо рта пар. о
Он с горестным запоздалым сочувствием думал о Фонаре.
Он видел!... Видел его в своём воображении избитого в кровь, ослабленного, обездвиженного и замерзавшего на полу. Он лежал такой никому ненужный, один, совсем один на белом свете, сжимаясь в клубок и кашляя, кашляя от ледяного воздуха...
Как сильно и болюче Искандер жалел теперь, что Роману он не помог! А тот уж как старался быть полезным, вооружить его, Искандера, знаниями тюрьмы, зоны, уберечь от ошибок.
А ведь Искандер, владел такими ценными знаниями, техниками по восстановлению здоровья...
Дед научил его работать с любым органом в разной степени повреждения.
Нужно было поработать с легкими Фонаря! Даже если и не знал, что есть у них до этапа ещё целый месяц, можно было кое-каким техникам его обучить!
Как он, Рома Фонарь, теперь? После долгого этапа в прокуренном вагоне, в спертом воздухе? А ведь
Фонарь совсем уж и не бравировал напоследок своим зэковским опытом. Он на прощанье прятал глаза. Не любил жаловаться, предпочитал ходить королем перед молодыми "неумехами". А под конец буркнул тихо и грустно, что не знает, как он сможет "со своей дыхалкой" пройти через этап в этот раз...
Почему-то Искандер не мог остановить себя думать о плохом.
А самым плохим было то, что Сашка попал в "Бухенвальд", об этой зоне Фонарь слышал от других зэков и рассказывал переходя на шепот...
А Сашка, выйдя из вагона, подрался с охранниками... Говорят, двоих уложил чуть ли не насмерть, точно неизвестно, убил или нет...
Так что бойцовская школа Искандера Бейбутова пошла ему во вред. Срок добавят, содержание его ужесточат...Ясно, что не простят ему такое.
Эти мысли травили Искандера, как яд. Он слабел. Пошел по телу озноб, энергии теперь уже не хватало, чтобы согреться.
Ничто не жрёт энергию жизни так убийственно, как плохие мысли. Их тяжёлое построение в голове, бывает, не так-то просто раскидать по своей воле.
Искандер чувствовал, что попался, что он бьётся в этих мыслях, как большая рыба, пойманная в сеть, и задыхается.
Все здесь было враждебно.
Присесть некуда.
Нары только на ночь опускали. В шесть утра поднимали и закрывали их на замок.
В камере был один только узенький бетонный столбик, по-видимому, для поддержки нар, когда их опускали. Столбик был неудобный, не очень-то на нем посидишь, а больше некуда сесть, кроме как на холодный пол.
"Есть там, на зонах, ресурс для исправления вас, молодых дураков,"- говорил Фонарь про такой карцер. Посмеивался, когда
рассказывал про "этот ресурс", пугал первоходов, и смех его недобрый переходил в кашель...
Маленькое зарешеченное окошечко под потолком пропускало слишком
мало света. Воздух был подвальный. И никаким холодом подвальный дух не вымораживался. А унылые темно-серые стены добивали депресняком.
Кормить, сказали, будут только утром.
В память неожиданно пришёл дед Бен Чи, хитро подмигнул ему, мол, давай, действуй, внучек. "Сопли научился жевать? Вот я тебя, я тебя!..."-смеясь, говорил он, пригрозив хворостинкой. Почему-то деда он увидел в своем воображении в его саду, среди деревьев и цветов.
И такой Бен Чи был свежий и радостный, как будто и не проходил никогда через смерть... Он был в окружении тепла и лета, такой неуязвимый и счастливый, что Искандер испугался: а не сходит ли он тут с ума?
Но дед светился улыбкой и не отпускал его внимания.
Искандер вымученно улыбнулся ему в ответ.
-Здесь всё не так, дед. Люди холодные и серые, как эти стены.
- Люди тянутся к живому. Разогрей в себе жизнь, пожарче да поярче, вот и всё,- дед засмеялся и добавил:
-Тебя ж не в гроб положили, не в землю закопали. Всё в твоих руках, мой мальчик.
Бен Чи исчез.
Однако у Искандера было такое чувство, что контакт состоялся в реальности, что появился в воображении дед и исчез не по его, Искандера, воле, а по своей собственной...
Искандер радостно вскинулся от этой мысли.
По камере пробегала большая крыса.
Бейбутов мгновенно рванулся к ней, схватил за хвост, убил ее головой об стену. Освежевал без ножа, которого у него, естественно, не было. Аккуратно удалил внутренности, выбрав ее сердце и печенку. Крыса была большущая, но съел быстро, остатки бросив в угол.
Потом замер, прижавшись спиной к холодной стене. Его тошнило от отвращения, а надо было не вырвать во что бы то ни стало. Пусть переварится и даст силы. Пока он находится здесь, больше не появится ни одна крыса. Они с одного раза понимают, что здесь появился крысолов по их души. Но в этом есть и хорошее: не посмеют к нему лезть и кусать, когда он уснет. Но надо удержать в себе эту пищу...
Искандер затарабанил в дверь.
В окошечко показался охранник.
- Чего ты ?-грозно спросил он.
- Пить хочу!
Окошко в двери захлопнулось, но через минуту, Бейбутов опять увидел в нем караульного.
-Слушай, пацан, это не ты, случаем, на станции конвойного пса приласкал?
- Я, служивый, я.
-Хм...То ж никак невозможно...
- Люблю собак, и они меня любят. Ей ведь тоже несладко
живется в вашей системе.
-Не то...Не то ты говоришь. Непонятно такое.
- Собаки чувствуют людей больше, чем люди друг друга. Понравился я, значит, Взаимно. Вот я умираю от жажды, а тебе на меня плевать. А собаки...они понимают. Воды дашь?
- Но это же не бывает! Собака родилась здесь, и знаешь, как они натасканы ненавидеть вас, зэков? Их только спусти с цепи, и они будут рвать вас...Даже "Фас!" говорить не надо, вот какие это собаки.
Искандер ничего не ответил, отвернулся, бледный, всё так же прижимался спиной к холодной стене, чтоб не сблевать свой ужин.
Охранник внимательно смотрел на него в окошечко и тоже молчал.
Искандер подумал, что окошечко сейчас закроется, и ему даже не дадут попить. Может, это предусмотрено тоже в качестве наказания-ни воды, ни еды... Искандер повернул лицо к охраннику, - глаза в глаза- и улыбнулся.
Улыбнулся так, что его узкие глаза совсем спрятались, и лицо его засветилось солнечной радостью, как у его деда!...Энергия от съеденной крысы уже поступала, и сил на эту радость у него хватало.
Охранник удивленно, громко вздохнул и захлопнул окошко. Искандер продолжил ходить по камере. Он был рад, что хоть тошнота отступила.
Теперь можно было обойтись и без воды.
Но, видимо, что-то охранник там себе надумал. Через некоторое время он принес Бейбутову батон, колбасу, кусок сахару и чай.
-Ешь, пацан. Я тоже с детства люблю собак. Одна меня спасла, маленького. Но я думал, это здесь совсем другие собаки, а она вона...чувствует...
Охране не положено вступать в разговоры с заключенными, поэтому
он говорил очень тихо, с опаской, с оглядкой.
Принес он потом ещё кучу грязного тряпья. На нем можно было сидеть и даже лежать. На сытый желудок это уж совсем
другое дело.
Утром, когда Искандера сводили на оправку, он, вернувшись в камеру, сразу почувствовал, что на него смотрят, то есть, во время его отсутствия в карцере была установлена скрытая камера.
Он поел баланду, отхлёбывая через край(ложку, сказали, в карцере не положено). Потом, развалившись на тряпье у стены, отдыхал, сделав вид, что не чувствует на себе внимательных взглядов.
Загрохотал замок, и в открытую дверь на него спустили огромную собаку, да еще и тихо сказали: "Лютик, фас!"
Искандер успел перехватить ее под свой контроль, выставив руку ладонью вперед, растопырив пальцы. Рванувшаяся, было, к нему собака уткнулась своей горячей слюнявой мордой в его ладонь, опустилась на брюхо и, виновато заскулив, отползла назад, к двери, не смея приблизиться к Искандеру.
Дверь была закрыта сразу, как впустили собаку. Так что они были вдвоём.
-Лютиком тебя зовут? Цветочек?
Или от слова - "лютый"?
Собака внимательно смотрела на Искандера, удивленно склоняя голову то в одну, то в другую сторону.
- Что, лютый? Злой? Что-то не похоже на тебя,- усмехнулся Искандер.- Ну, что ты там сидишь, как не родной, иди ко мне, Лютик...
Вся собачья радость хлынула в объятия Искандера. Он тоже был несказанно рад такому подарку в виде щедрого тепла собачьей
нежности в этой холодной камере.
Пёс был длинношерстным, окраса черного с коричневым. Жар от него, казалось, разогрел всю камеру и опьянял Искандера.
- Какой же ты хороший, Лютик, как бы я хотел, чтоб у меня была такая собака!!! Я бы так любил тебя и ценил бы твою дружбу..
-Эй, вы, дармоеды!- крикнул Искандер в направлении камеры.-
Не наказывайте Лютика, он не виноват. Это очень хорошая собака!Лучше и умнее всех собак на свете! А вы хотите, чтоб он был монстром, да?!...Сами вы - монстры поганые!- прокричал он почти с плачем в голосе. И потух, и обмяк, добавив уже тише:
-И я тоже - монстр. Я самый настоящий монстр,- и захлюпал носом, отвернувшись.
Лютик грозно прорычал в сторону, куда только что кричал Искандер, потом, поскуливая, слизал слезы с его лица, и всем своим видом, всей лаской своей пёс,к азалось, говорил: "Ты тоже очень хороший, я хочу быть с тобой...Я так хочу быть с тобой!!!"
Но уже загрохотала дверь, собаку увели.
А через минуту увели и Бейбутова.
Помывка в душе, стрижка, обследование, анализы, карантинный блок.
И вот уже, наконец, его привели с матрасом, с постелью, с его вещами - в двухэтажный барак.
Охранник завел его в большую камеру и запер за ним дверь.
Там было светло и чисто, и даже уютно, а главное-тепло.. Искандер насчитал 12 двухэтажных коек, то есть, на 24 человека.
(Продолжение следует)
Марина Славянка
