Жизнь российского сироты: д/д, изнасилование, ПДН, ПНД, КДН…
История Артема Комиссарова взорвала Интернет. Самое страшное в том, что она — типичная для наших детских домов
На редакционный блог пришло сообщение:
«В декабре 2009-го я стал свидетелем группового изнасилования ребенка (13 лет). О случившемся я сообщил директору д/д (детского дома. — Прим. ред.) Коськину В.В., зам Плотниковой Г.В. и сотруднику ПДН (подразделение МВД по делам несовершеннолетних. — Прим. ред.) Свиридову. Они поблагодарили меня и сказали, что сами разберутся в данной ситуации, т.к. начальник департамента образования Чернова Н.А. и Григорьева Н.В. запрещают им «выносить сор из избы», а наказать виновных они и сами могут. Дирекция д/д заставила потерпевшего (Сергея П.) (фамилия известна редакции. — Прим. ред.) и насильников говорить, что ничего не было, хотя об этом факте знает весь детский дом. За последние 5 месяцев на меня фабрикуют уголовные дела, о том, что я якобы избиваю детей, воспитателей и даже отбираю еду у маленьких, устраивают в отношении меня провокации (есть аудио- и видеоматериалы). Директор заявил, что посадит меня в тюрьму, а сотрудник ПДН Свиридов просто избил меня. Заставляли отказаться от прежних показаний и написать, «что ничего не было и что я это все придумал». 21 апреля на меня было совершено покушение на убийство около детдома (есть свидетели и запись, где сотрудник д/д заказывает покушение на меня). Я не стал больше ждать и сам обратился в милицию, прокуратуру, следственный комитет при прокуратуре, но заявление у меня не приняли, устно отправляли из одной инстанции в другую. Видя полное бездействие и отсутствие законов, защищающих детдомовских детей, я с открытым письмом обратился в Интернет о творящемся беспределе в нашем детдоме. Я категорически не употребляю спиртное, сигареты и наркотические вещества. Не преступник. Занимаюсь спортом. Детдомовский ребенок по закону не может никуда обратиться за защитой своих прав и законных интересов без опекуна, а опекуном является директор детского дома — круг замыкается. Отсутствие законов в нашу защиту делает нас не защищенными от произвола наших же опекунов. Прошу вас принять законы, защищающие детдомовских детей, и отреагировать на беспредел, творящийся у нас. Комиссаров Артем, 17 лет, воспитанник д/д №105 г. Кемерово.
http://nedetdom105.livejournal.com/»
Сейчас на странице своего ЖЖ Артем Комиссаров ведет ежедневную хронику своей жизни. Он просит: «Защитите нас». Блогосфера откликнулась. Кто-то давал конкретные рекомендации, кто-то адреса, куда обращаться, кто-то помог с адвокатом, кто-то просто писал слова поддержки, и многие оставили телефоны: звони, если будет совсем плохо. Но судя по всему, становится только все хуже…
Когда письмо Артема пришло в «Новую», мы тут же обратились в Следственный комитет при прокуратуре РФ, где нам пообещали личный контроль за делом председателя А. Бастрыкина. И позвонили Артему. Первое, что услышали: «Я за то, чтобы изменить законодательство о детях-сиротах. Я столкнулся с тем, что у меня нет прав, и я не могу их защищать. Я не такой, как все граждане».
Рассказ Артема
— Я стал свидетелем изнасилования 13-летнего мальчика тремя старшими ребятами. Мне, правда, потом объясняли, что это не изнасилование, а — на юридическом языке — «развратные действия в отношении несовершеннолетнего». Я рассказал об этом руководству детдома. Мне сказали, что больше об этом говорить никому не нужно. А я сказал, что это сокрытие преступления и что я в этом участвовать не буду. А до этого я ударил насильника, и ему вызывали «скорую». Через два дня Коськин (директор. — Прим. ред.) вызвал меня и показал издали листок бумаги: «Видишь, Артем, это медицинское освидетельствование Саши З. о том, что ты его избил. Он собирается на тебя подать заявление в милицию. Но все можно уладить: если мы не будем подавать заявление по изнасилованию, то Саша не будет подавать заявление на тебя».
Я приехал к Игорю Владимировичу и все ему рассказал — я его давно знаю, с 15 лет, когда еще воспитывался в 64-м интернате. Он взял на воспитание самого «худшего» воспитанника, Мишу, с которым мы друзья до сих пор. Он поехал со мной в детдом. А когда вошли вместе к директору, то Коськин сказал, что я молодец, что ребята изнасилование подтвердили, что насильник, которого я ударил, в суд подавать не будет. Я удивился, что он говорит совсем не то, что час назад, но обрадовался, что все так хорошо кончилось. Игорь Владимирович ушел. Но с этого момента ко мне началось особое отношение.
До этого случая все было хорошо. Меня отпускали на тренировки и к бабушке. А тут из меня стали делать злодея: я будто отбираю еду у малышей, воспитатель сказала, что я был неадекватен и, наверно, принимаю наркотики. Я готов пройти освидетельствование в наркологической клинике, чтобы покончить с обвинениями, но это никому не нужно. Меня записали в негодяи. Я рассказал Игорю Владимировичу, и он мне сказал: записывай все на телефон. А после того как он несколько раз послушал то, что удалось записать, он дал мне уже диктофон.
Меня избил сотрудник милиции при детдоме Свиридов. Я просил социального педагога отвести меня на медицинское освидетельствование, а она сказала: завтра; а потом два дня тянула и наконец сказала, что без указания директора не поведет, и добавила: «Тебя, наверно, на тренировках поколотили, а ты сейчас выдаешь за то, что тебя Свиридов бил». Того мальчика, кто видел, как он меня бил, отправили на следующий день в психушку на 21 день. Тех, кто видел изнасилование и говорил об этом, тоже отправили в психушку.
В апреле на меня напали около детдома, когда я возвращался с тренировки. Они были с ножом. После нападения я пытался подать заявление. Но у меня его не брали. Сказали, что могут взять просто как жалобу. Получается, что я не гражданин — за меня может заявление подать только директор детского дома. А если в чем-то виноват сам директор, как быть? Я понял, что защититься не могу, а на меня можно наговорить что угодно. Я понимаю, почему ребята из интерната в Ижевске порезали себе вены. У меня тоже были такие минуты, когда не хотелось жить. Но я хочу все делать законно, а натыкаюсь на невозможность. Надо менять законодательство о сиротах.
Если бы мне никто не помогал, меня бы уже убили. Я не скрываю, мне помогают. Ведь я даже выйти из детдома не могу без письменного заявления. Артем — мой тезка, программист — помог с созданием блога. У меня есть дядя, но он всего на год меня старше и мне как брат, он математик, учится на программиста, и я от него могу выходить в Интернет. У меня есть «домашняя» девушка, от нее выхожу в Интернет. И Игорь Владимирович помогает. Один я бы ничего не смог…
Меня, после того как я рот раскрыл, потащили на комиссию по делам несовершеннолетних — КДН. Она вообще-то называется комиссия по делам несовершеннолетних и защите их прав. Защиты я там не увидел. Ты заходишь в помещение, там солидные тетеньки, за 10-15 минут дети выходят, и судьба их во многом меняется. Принимают решения, и никто ни за что не отвечает.
Первый раз меня привели на КДН в апреле с тем, что у меня 48 самовольных уходов и якобы я избил мальчика. И еще: порча имущества детдома, воровство ключей… Разбираться там никто не собирался, слушать меня тоже. Поставили меня на учет в милицию. Второй раз повели меня на КДН по заявлению нового директора детского дома Галины Васильевны (прежний — Коськин — ушел, ни с кем не попрощавшись, где-то в марте, собственно, тогда, когда все это завертелось, а директором стала его зам Плотникова). Так вот, Галина Васильевна говорила, что я накинулся на социального педагога Лаврентьеву на лестнице, хотя этого не было вообще. Но в возбуждении уголовного дела отказали.
Я хотел бы обжаловать то, что я на учете в милиции, но сделать это я могу только по ходатайству директора. А она мне говорит: «Что-то ты тупишь — мы сами на тебя подавали в милицию, а теперь будем обжаловать свое же заявление?»
В детдоме началась проверка областной прокуратуры. Проходит она так: детей вызывает проверяющий и опрашивает про то изнасилование. Но в присутствии директора и социального педагога, милиционера Свиридова, которые и скрывали факт изнасилования, дети боятся говорить правду. Многие из них за то, что видели, уже побывали в психушке. Они и говорят, что ничего не было…
Были сотрудники детского дома, которые тоже все знали и помогали мне. Но их уволили. Уволили психолога Наталью Александровну — она пыталась меня защитить и помогала советами, дала мне характеристику реальную. А потом мне написали такую, с которой и на зону на пустят, — ее читали на КДН. Есть у меня характеристика положительная от моего бывшего воспитателя Аллы Степановны, но она сейчас работает во втором детском доме.
А эта проверка не для того, чтобы докопаться до истины, а для того, чтобы показать, как все у нас нормально. И только Артем — врунишка — все портит. Надо доказать это Астахову (уполномоченный по правам ребенка в России, адвокат. — Прим. ред.). Астахов на своем официальном сайте отреагировал на мое выступление в Интернете. Написал, что послал телеграмму в Следственный комитет при прокуратуре, чтобы разобрались. Но закончил он свое письмо словами, которые меня здорово «цепанули». О том, что если Артем врет, то ему придется отвечать по закону — в случае неподтверждения он будет привлечен к уголовной ответственности. Не дав мне прав защищаться, он хочет меня наказать. Я не могу сам, без работника детдома, зафиксировать побои, которые мне нанесли. Я не могу сам подать заявление в суд или прокуратуру или в милицию. Никто не освидетельствует меня на употребление наркотиков, хотя обвинения такие бросать могут. Сейчас на меня подала в суд директор детдома. Два иска. Один про то, что я ее избил. Еще один иск, что я избил мальчика. То, что я до сих пор не в психушке, это только благодаря тому, что мне многие теперь помогают. У меня есть единственное человеческое право — на фамилию, имя и отчество, да и то потому, что я попал в детдом в 10 лет.
Я закончил 10-й класс. Я собираюсь поступать в педучилище на учителя физкультуры. Но я понимаю, что реальный уровень знаний у меня на 7-й класс, за будущий год догоню до 9-го. 24 января 2011 года мне исполнится 18 лет — и тут меня могут выпихнуть из детдома. А жилья у меня нет — выпускникам предоставляют койко-место в социальном общежитии. На 8 человек комната. Я туда жить не пойду. А вот если поступлю в педколледж, то там есть общежитие, в котором я буду жить. Я на очереди на жилье, но когда она подойдет — неизвестно, может, мне будет лет 40.
Но я сам всего добьюсь. Пусть только не мешают.
Послесловие «Новой»
Бесправный детдомовец против взрослых людей, наделенных немалыми полномочиями… За кем будет правда?
Это сейчас самый главный вопрос.
Хотя есть и другой, более глобальный: что вообще делать со всем этим? Как должно измениться законодательство, чтобы бесправие детей в детском доме — с одними на всех опекунами в должности директора, с психушками, с отсутствием жилья — не было таким беспросветным? И именно этот, не его одного касающийся вопрос и просит нас всех решить 17-летний Артем Комиссаров.
Мы не можем кого-то обвинять и утверждать чью-то правоту, мы можем лишь требовать, чтобы в этой истории разобрались досконально и непредвзято. Именно поэтому мы публикуем рассказ Артема до завершения проверки прокуратуры.
Комментарий
Галина Плотникова, директор детского дома №105 г. Кемерово:
«А куда его мама смотрела?»
Мы созвонились с директором детского дома №105 Кемерова Галиной Плотниковой (она назначена директором 7 апреля). Галина Васильевна уже привыкла каждый день заглядывать в Интернет и оценивать, как она говорит, «поток грязи, который там изливается ежедневно». Привыкла отвечать на множество вопросов:
— Сейчас идет уже третья прокурорская проверка. Две первых проводила городская прокуратура. Сейчас работает областная. Я только сейчас из суда — это мой иск к Артему. Он поставил в моем кабинете прослушку и, как говорит, хотел ее снять. А я не знала, что он из моего кабинета хотел вынести, и нажала тревожную кнопку (кабинеты директоров практически всех детских домов оборудованы сигнализацией, позволяющей вызвать наряд милиции. — Прим. ред.). А он пришел с человеком, который его и направляет в его действиях, — Игорем Бусыгиным (тот самый Игорь Владимирович. — Прим. ред.). Бусыгина мы в детский дом не пустили. И этот взрослый человек сказал Артему по телефону, чтобы Артем выходил. Я его не пускала, стояла у двери, он меня толкнул. Я получила медсправку о причинении легкого вреда здоровью — были синяки…
— Это вопрос частного обвинения, и суд, надеюсь, разберется. А опросы детей во время проверки прокуратуры проходят в вашем присутствии?
— Да, но было, что дети просили, чтобы это происходило без меня, и я выходила. А одного совершеннолетнего воспитанника проверяющий сам пожелал опросить без меня. Я в соседнем кабинете была.
— А правда ли, что дети-свидетели изнасилования и свидетель того, как милиционер Свиридов избивал Артема, были отправлены в психиатрическую клинику?
— Вы сами в это верите? И сразу вам скажу на 100, даже на 135%, что избиения никакого не было.
— К сожалению, правозащитники из регионов рассказывают о «дисциплинарной психиатрии» в детдомах как о реальной практике…
— У нас 19 человек на учете в ПНД (психоневрологический диспансер. — Прим. ред.). Учет диспансерный и консультативный. Когда психиатр дает рекомендации, что ребенок должен находиться под наблюдением врача-специалиста, отправляем в психиатрическую клинику на обследование или консультацию. Или на лечение. Один ребенок проходил обследование в дневном стационаре — Саша Никитин. Лежал еще мальчик, которого мы отправили на оздоровление в санаторий, но он там нарушал неоднократно дисциплину, и по рекомендации он был направлен в клинику на 27 дней (выделено редакцией). Второй ребенок тоже находился на лечении. Еще один — дважды. Девочка есть, которая два месяца пролежала, но ей 15 лет, она по согласию — сама пожелала подлечиться, поскольку почувствовала ухудшение своего состояния.
— Видите ли вы пути выхода из сложившейся ситуации?
— Мы предлагали подготовить Артема к поступлению в индустриально-педагогический колледж в этом году, но он отказывается. Предлагали перевести его в другой детский дом — тоже говорит, что уходить из детдома не хочет. Он теперь «борется», а не о поступлении думает. Хочет изменить законодательство о сиротах…
— Но он говорит, что знания у него на уровне 7-го класса и поступать сейчас ему нереально.
— Да, а куда его мама смотрела? Он, видимо, до детского дома в школу через раз ходил. Пробелы в начальной школе. Вот где источник проблем. В семье надо их искать.
— Но мама была лишена родительских прав, а Артем с десяти лет в детдоме. Вряд ли это его дело — предъявлять сегодня претензии маме. А об изменении законодательства в пользу сирот сейчас много говорят и гораздо более зрелые люди, да и у вас как у руководителя сиротского учреждения есть, наверно, соображения на этот счет.
— Есть. Вот Артем учится в вечерней школе. Занятия три дня в неделю. Четыре дня болтается. Почему бы ему не работать? У него есть мама. Она была лишена родительских прав. Почему бы ее не заставить работать и платить алименты на своего ребенка? Или пусть Артем скажет: «Мама, восстанавливайся в родительских правах». Он бы тогда жил у нее, а не в детском доме.
— Есть ли закрепленное за Артемом жилье?
— Нет, хотя мама живет в городе. Мы предоставляем выпускникам жилье. Они на льготной очереди. В прошлом году у нас выпустились трое таких детей, которые не пошли учиться в училище, и мы им предоставили на троих комнату в общежитии. Хорошую, отремонтированную.
А сегодня в Интернете появилось, что мы не выдаем детям летнюю одежду. Но мы выдаем ее, только не сразу всем, а по графику.
Хотела воздержаться от комментариев, но не могу. Позволю себе только один: какой тонкий педагогический ход — заявить в милицию на ребенка, опекуном которого являешься и который не может ответить тем же самым…
Людмила Рыбина
Истоник: "Новая газета"
02.07.2010
Из комментариев к статье - тоже показательно:
" Не верил бы, если б не видел своими глазами
Несколько лет назад ездили с женой воспитателями в оздоровительный лагерь. Для этого временно (на лето) оформились на работу в один из детских домов.
В кормусе, где размещались наши отряды, были дети из двух детдомов Перми. У нас были две палаты младших воспитанников. Другие две палаты в копусе занимал другой детдом со где вместе с младшими жили подростки постарше (до 15 лет).
Тамошние воспитатели пили аминазин (нейролептик), предназначенный для детей с психическими отклонениями. Без аминазина, объясняла нам одна воспитательница, у нее от такой работы съезжала крыша.
Нам пришлось сразу защищать наших детей от издевательств детдомовцев постарше. Этого удалось добиться только мне, так как на женщин подростки не обращали внимания вообще и смело посылали их по известному адресу.
Через несколько дней, присмотревшись к жизни подростков, увидели систему их взаимоотношений. Все построено на праве сильного и... на сексуальных наказаниях так называемых "провинившихся". Причем "наказывали" внаглую, везде, где не было взрослых. Даже не знаю, можно ли называть это изнасилованиями, так как жертвы покорно позволяли делать с собой все, что угодно. Один раз девочку пытались заставить отсосать возле корпуса во время тихого часа и только увидев меня подростки ушли в палату. Что происходило там, не знаю. Могу лишь догадываться, по сдавленным крикам, которые оттуда время от времени (каждый день) доносились.
Что либо предпринять было практически невозможно. Потому что у подростков были свои воспитатели (потребители аминазина), а администрация лагеря делала все, чтобы во-первых, не вынести "сор из избы", во-вторых, просто изолировать корпус с детдомовскими воспитанниками от остальных детей.
Однажды двое детей (мальчик и девочка 12 и 14 лет) рассказали, что во время какого-то мероприятия, когда они были в корпусе одни, их вынудил вступить в половую связь кочегар из котельной (живет в деревне неподалеку). И что бы вы думали? Их воспитатели написали заявление о происшедшем, но... отправили его не в милицию, а почему-то в детский дом. Милицию сначала вообще никто не хотел вызывать. Директор лагеря махал руками говорил, что раз видеть никто не видел, значит дети все врут.
Милицию мы все-таки вызвали, но, так как мы были воспитателями другого отряда, а детей уже основательно запугали, то дело не так ничем и не кончилось. Педофил кочегар продолжал себе работать в лагере, а по ночам прогуливаться под окнами детишек.
Администрация, как лагеря, так и детских домов, все свои усилия напраляла не на то, чтобы бороться этим кошмаром, а в прямо противоположном направлении - пытались все скрыть и сделать вид, что все нормально.
Кстати про психушки. Действительно, была практика тех, кто сбегал из лагеря, отправлять в психушку. Профессионнальные детдомовские воспитатели говорили, что это было для них наказание. Это распространено, думаю, во всех детдомах. Это такое универсальное пугало. С другой стороны, многие подростки до такой степени аморальны, что ничего другое, кроме угрозы помещения в психушку, на них не оказывает никакого действия.
Надо ли говорить, что больше желания ездить в летние лагеря воспитателями от детских домов у нас уже не возникало. Впечатления остались сильнейшие.
Поэтому рассказу Артема охотно верю."
Так вот молодежь готовят к жизни в детских домах...
Вероятно это характерно для всех детских домов во всем мире
