Исторический триллер: Рим от Гракхов до Спартака

[vlyerm]

http://ttolk.ru/?p=13422

В основе современной западной цивилизации лежит Древний Рим. От римлян европейцам достались дороги, акведуки, мосты, латынь и понятие о праве. Блог Толкователя публикует первую часть исторического триллера писателя и друга блога Сергея Корнева об истории Рима II-I веков до нашей эры. Для тех, кто уже смотрел английский телесериал «Рим», триллер станет приятным пополнением в копилку знаний об истории цивилизованных народов. Отметим, что рассказ Сергея написан языком, максимально адаптированным для современных российских читателей, и снабжен легко усваиваемыми аналогиями.

Часть I
«Очернение» Рима и «обеление» эллинизма

Теодора Моммзена, написавшего монументальную «Римскую Историю», позднейшие историки упрекали в «модернизации»: в том, что он не критично перенес в древнеримскую эпоху политические концепты из современной ему Германии. Но отказываясь искать в прошлом аналогии знакомых нам вещей, мы рискуем впасть в противоположный грех, искусственно выталкивая содержимое изучаемой эпохи в измерение «необъяснимо чуждого и экзотического».

И еще смешнее: так мы рискуем рассматривать в качестве «аутентично древнеримских» те интерпретации, которые ученые прошлого и позапрошлого века срисовали с современной им европейской реальности. Если разобраться, сегодня мы смотрим на Античность глазами историков XIX и XX века, по необходимости привнесших туда предрассудки своих эпох. Пора уже расширить круг интерпретаций предрассудками нашей собственной эпохи.

Увидеть в римских Оптиматах – «Партию жуликов и воров», в Гракхе – Навального, в Сулле, сделавшем своих приятелей миллиардерами, – типичного Путина и т.д. А чем будет в этом контексте восстание Спартака? Оранжевой революцией, бунтом «ракаев» или движением «захвати Уолл-стрит»? Даже для профессионального историка было бы полезно хоть раз посмотреть на римскую реальность последнего столетия Республики как на аналог его собственной современности.

Прежде всего, научимся удивляться тому чудовищному факту, что итогом развития Античной цивилизации, на старте которой мы видим великолепные Афины, с их массовой гуманистической культурой, оказалось господство римлян, для которых любимейшим развлечением было созерцание расчлененки, вывороченных внутренностей и отрезанных голов. Римская Империя и предшествующая ей эллинистическая цивилизация находятся друг с другом в таких же сложных отношениях, как СССР и историческая Россия.

Брутальный римлянин, со своим орлиным «кавказским» носом и убогой латынью, во главе греко-язычного античного мира – это такой же «подарок», как кавказец Сталин во главе России. Само по себе доминирование Рима (вместо «концерта эллинистических полисов и держав») следует рассматривать как один из факторов упадка античной цивилизации. Центр тяжести эллинистической цивилизации всегда находился в ее греческой части, в Восточном Средиземноморье. Эллинизированные народы этого региона к Риму относились как к «инородному телу» и открыто считали римлян «варварами» («чурками»), пока им не заткнули рот.

Вспомним, что после окончательного разгрома Македонии (168 г. до н.э.) по эллинским городам прокатилась волна самых настоящих «сталинских репрессий». Полибий весьма красочно описывает эту расправу в Тридцатой книге своей «Всеобщей истории». Римляне перестали заигрывать с идеей «эллинской свободы» и начали беспощадно уничтожать всех местных политиков и интеллигентов, которые хотя бы словом выступили против Рима или мешали сторонникам римлян. И людям некуда было бежать, потому что из страха перед Римом все города и царства Средиземноморья закрывали перед ними двери.

Начиная с середины II в. до н.э., доминирование Рима в Средиземноморье стало абсолютным. И если в первой половине века римлян интересовал умеренный, чисто политический формат доминирования, то во второй половине века в покоренных и зависимых территориях они стали видеть исключительно «пищевой ресурс», средство для пополнения государственной казны и личного обогащения верхушки. Рим благородных мужей и великих полководцев закончился. Началась эксплуатация завоеванных позиций кучкой алчных эпигонов. Подросло новое поколение римских олигархов, которые, в отличие от своих доблестных и умеренных дедов, в римском мировом господстве ценили не пафос лидерства, а возможность безнаказанно «*** и грабить». Такова неизбежная трансформация любого однополярного мира.

Власть Рима в эллинском мире поддерживали в основном местные олигархи, желавшие уменьшить градус полисных свобод, тогда как средние классы и социальные низы охотно откликались на призывы антиримских мятежников и начинали с энтузиазмом истреблять римских граждан, занимавшихся фискальной и экономической эксплуатацией региона. Вот как историк Аппиан в «Митридатовых войнах» описывает «пламенную любовь» к Риму жителей эллинистических полисов, стоившую жизни 80-ти тысячам римлян и италиков:

«Жители Эфеса тех, которые бежали в храм Артемиды и обнимали изображение богини, убивали, отрывая от статуй. Жители Пергама бежавших в храм Асклепия и не желавших оттуда уходить, убивали стрелами, когда они сидели, обняв статуи богов. Адрамидтийцы, выйдя в море, убивали тех, которые собирались спастись вплавь, и топили в море маленьких детей. Жители Кавна …оттаскивая от статуи Гестии тех римлян, которые бежали в храм Гестии в здании Совета, сначала убивали детей на глазах матерей, а затем и их самих, и вслед за ними и мужчин. …Феофил, собрав всех римлян вместе в храм Согласия, стал их там убивать и у некоторых, обнимавших статуи богов, отрубал руки. Такое бедствие постигло бывших в Азии италийцев и римлян, всех вместе — и мужчин, и детей, и женщин, и вольноотпущенных, и их рабов, которые были италийского происхождения. И в этом случае особенно было ясно, что Азия не вследствие страха перед Митридатом, но скорее вследствие ненависти к римлянам совершала против них такие ужасные поступки».

Нужно иметь в виду, что здесь описывается не «Буденновск», а «Кондопога». Речь идет не о «зверствах талибов», а о протесте жителей одного из самых цивилизованных античных регионов, населенного в те времена этническими европейцами, которых римляне вконец достали своим грабежом и рейдерством. Известно, что римская администрация довела этот богатейший регион до такого состояния, что родители в уплату налоговых недоимок были вынуждены продавать в рабство своих детей (как сегодня в России отбирают детей за долги ЖКХ).

Плутарх в жизнеописании Лукулла писал о Малой Азии того времени: «то, что она терпела от римских ростовщиков и сборщиков податей, переносить было невозможно».

Люди, сочувствующие римским гражданам, которые стали жертвами мести малоазийских эллинов, должны вспомнить о печальной судьбе двух античных мегаполисов – Карфагена и Коринфа, которые со всем своим многочисленным населением были буквально стерты с лица земли. И основанием для этого были не политические, а исключительно экономические расчеты римлян, которые таким образом уничтожили два альтернативных финансовых центра тогдашней ойкумены, чтобы замкнуть все финансовые потоки на Рим и римский финансовый капитал. Это равносильно тому, как если бы сегодня США сбросили термоядерные бомбы на Лондон и Токио, дабы они не составляли конкуренцию Нью-Йорку как биржевой столице мира.

Аналогия между Японией и Карфагеном особенно уместна. Оба народа проиграли мировую войну более сильному противнику и по существу потеряли суверенитет. Оба народа после этого решили вложить всю свою энергию в экономику и финансы, и добились на этом пути выдающихся достижений. Через сорок после своего поражения японцы с успехом теснили Америку на финансовых и промышленных рынках мира, а Карфаген выигрывал мирное состязание с Римом в Западном Средиземноморье. В ответ на это, испугавшись экспансии японского автопрома, американцы забросали японские города термоядерными бомбами. Нет, американцы этого, конечно же, не сделали, а вот римляне – сделали, разрушив Карфаген до основания.

Впрочем, о Карфагене эллины особо не плакали, поскольку тоже всегда конкурировали с финикийцами, а вот последовавшее в том же 146 г. до н.э. разрушение Коринфа, с поголовным истреблением всех мужчин, продажей в рабство женщин и детей и вывозом в Рим культурных ценностей, произвело на Элладу гнетущее впечатление. Это как если бы в Европе стерли с лица земли Лондон или Париж. На долгое время популярнейшей темой у эллинских поэтов стали эпитафии несчастному Коринфу и его жителям.

И ведь весь этот разбой и грабеж не компенсировался даже пресловутой «стабильностью и порядком». Восточным Средиземноморьем поздняя Республика распоряжалась в формате «управляемого хаоса». Уничтожив региональные центры силы, римляне специально создали вакуум власти, который заполнили разбойники и пираты. По оценкам современников, моря в первой трети I века до н.э. бороздили 10 тысяч пиратских кораблей, что для приморской по своему духу цивилизации было настоящей катастрофой.

Основным занятием пиратов было похищение людей (не только на море) и продажа их на невольничьих рынках, где основными посредниками и покупателями выступали… конечно же сами римляне. Эта система позволяла римской олигархии наполнять свои бескрайние латифундии дешевой рабочей силой в периоды мирных «пересменков», когда не хватало военнопленных. Скорее всего, значительная часть пиратских экипажей могла работать непосредственно на римских работорговцев. А другие пиратские лидеры наверняка «заносили» мзду высокопоставленным римлянам.

Представьте себе, что Басаев завоевал Россию, в Москве установлена чеченская администрация, а чеченская милиция ручкается с чеченским же криминалом. Москвичей средь бела дня тысячами отлавливают на улицах, отбирают кто поздоровее, покрасивее или имеет ценную профессию, и продают на вывоз в Саудовскую Аравию или разбирают на органы для трансплантации. С богатых – требуют выкуп. Вот такую систему установил Рим в Восточном Средиземноморье.

Эта каннибальская система эксплуатации Античного Востока давала римской олигархии целый ряд бонусов:

1) Подавление торговой конкуренции со стороны местных купцов – а это до Рима был самый богатый и самый развитый в экономическом отношении регион планеты Земля. Понятно, что отважиться на морскую торговлю в этой ситуации могли только сами римляне и те, кто платил им  за «крышу» и защиту (хотя и она не всегда помогала). Соответственно, римлянам поступали все комиссионные от оживленных торговых связей в этом регионе. Подобную систему впоследствии навязали португальцы и голландцы народам «Ост-Индии»: перехваченная ими «торговля из Индий в Индии» приносила больше прибыли, чем вывоз колониальных товаров в Европу.

2) Организация системы массового похищения людей и продажи их в качестве дешевой рабочей силы для рудников, латифундий и «личных услуг». Причем таким образом можно было поставлять на рабские рынки не только чернорабочих, но и дорогих специалистов, интеллигенцию. Еще одна статья доходов – похищение состоятельных людей за выкуп.

3) Организация искусственного дефицита продовольствия непосредственно в Риме и Италии, что позволяло римским перекупщикам наживаться на спекулятивной торговле зерном и на закупках зерна государством для раздач социальным низам (с соответствующими откатами политической верхушке).

Важно, что эти бонусы римские «жулики и воры» получали, не делясь с государством, что было бы проблематично при более упорядоченной системе эксплуатации этого региона. Разумеется, выгодоприобретателями этой системы были не все римляне, а узкий круг сенаторов, присосавшийся к «административному ресурсу». В конечном итоге римской национал-демократии, несмотря на обструкцию сената, удалось продавить радикальные меры против пиратов, и проблема была решена буквально в считанные месяцы, после десятилетий отсрочки и попустительства.

Этот пример наглядно показывает, что не «очернять» Рим времен олигархической Республики так же трудно, как не «очернять» Чечню времен Масхадова. И наоборот, попытка «обелять» Рим – это плевок в лицо эллинистической цивилизации. Вы восхищаетесь великолепными Древними Афинами? Тогда стоит напомнить, что последним историческим деянием Античных Афин была война против Рима на стороне эллинистического сверхчеловека Митридата, который инициировал описанный выше антиримский погром («Эфесская вечерня»).

Римская «Партия жуликов и воров»

История последнего столетия Римской Республики вертится вокруг противостояния двух «партий» – Оптиматов (аналог нашей «партии власти») и Популяров (аналог нашей «объединенной оппозиции»). Обе «партии» друг друга стоили. Оптиматы – это кучка «жуликов и воров», оседлавшая административный ресурс и не желавшая им делиться даже ценой гражданской войны. Популяры, в лице своих лидеров (от Гракхов до Мариев, Цинны и Цезаря), это кучка честолюбцев, которые вполне здравые лозунги и программы использовали для того, чтобы взломать республиканские институты и дорваться до неограниченной власти. В итоге, на развалинах обеих «партий» Римом завладела «Третья сила», а республику сменил режим принципата.

«Элиту можно определить как группу правителей, обладающих возможностями присваивать себе ресурсы неэлит и входящих в обособленный организационный аппарат». (Ричард Лахман. «Капиталисты поневоле»).

В случае республиканского Рима II-I вв. до н.э., «элита» – это кланы нобилей, объединенные вокруг сената как центра власти. Сами себя они называли «оптиматами», то есть «лучшими». Римские оптиматы в нашем понимании – это олигархи, связанные в перекрестную систему родственных кланов и опирающиеся на административный ресурс.

Последний добывался на выборах, которые в Риме проводились вполне серьезно, отнюдь не по «чуровской» системе. Однако в поздней Республике для победы на выборах требовались серьезные расходы на пиар и на подкуп избирателей, а также поддержка политически значимых граждан (т.е. тех же сенаторов), которые подключали свои сети влияния. На практике, к коррупционно-значимым должностям допускались только представители ограниченного числа сенаторских кланов, а также «выскочки», породнившиеся с этим «кагалом» через брак.

Передвижения от ранга к рангу внутри «кагала» также требовали от претендента «правильной» женитьбы. При этом логика ранжирования оптиматов внутри «кагала» существенно не совпадала с критериями одаренности и меритократии, что приводило к ущемлению честолюбий и выталкивало амбициозную молодежь из «низов» сенаторского сословия в лагерь популяров.

Брак в среде нобилей постоянно использовался и для оформления политических союзов между кланами. Даже престарелый Помпей в расцвете своего могущества не пренебрегал этим правилом: его четвертый брак был заключен с дочерью Цезаря, а пятый – с женщиной, отец которой по рождению был Сципионом, а по усыновлению – Метеллом. Этим браком с ключевыми кланами «кагала» Помпей подчеркнул свой разрыв с Цезарем и союз с оптиматами.

Типичный пример «вертикальной мобильности» в этой системе – знаменитый оратор Цицерон, который сам по себе, при всех своих талантах, мог подвизаться только в роли обличителя-Навального. Первую серьезную должность квестора (финдиректора при губернаторе Сицилии) он получил только после женитьбы на девушке из сенаторского рода Теренциев. Она, кроме прочего, принесла ему $400 000 приданого (в первом веке до нашей эры доллар назывался «сестерцием»). Кстати, знак доллара – дважды перечеркнутая буква S, тоже родом оттуда: так в скорописи обозначался сестерций.

Впоследствии, когда «закрутевший» Цицерон развелся с ней, чтобы жениться на своей молоденькой воспитаннице (имущество которой он растранжирил, будучи опекуном), он меньше чем через год стал жертвой политических репрессий, а его отрубленную голову, в назидание другим, выставили на форуме. Историки, правда, не находят связи между этими двумя фактами в карьере «выскочки».

Еще один пример провинциала-карьериста – знаменитый полководец и военный преобразователь Гай Марий, дядя Юлия Цезаря, спасший Италию от нашествия диких германских орд. Несмотря на положительный имидж в народе, упорство и природный талант демагога, он даже на должность народного трибуна смог избраться только при поддержке могущественного клана Метеллов. Далее он дважды потерпел поражение на выборах в эдилы, а его победу на выборах в преторы «чуровцы» чуть было не оспорили по суду, обвинив в подкупе избирателей. Барьер на пути к своему первому консульству Марий смог преодолеть только после женитьбы на девушке из аристократического рода Юлиев (тетке Юлия Цезаря), перед этим вынужденно дав развод своей первой горячо любимой жене. Так и только так делаются серьезные карьеры в рамках корпоративно-клановой системы, даже если человек «семи пядей во лбу».

 И даже при этом его покровитель Цецилий Метелл пытался отговорить Мария от продолжения карьеры в следующих выражениях: «не все-де должны желать всего и Марию надо быть довольным тем, чего он достиг». Обидели фронтовика. Не удивительно, что, захватив на закате своей жизни тираническую власть, Марий заставил оптиматов заплатить за все унижения. Сознавая, что он уже «дедушка старый, ему все равно», он устроил олигархам «римскую рулетку». Он ехал по улице на белом коне, и тех сенаторов, на чьи поклоны и приветствия он не отвечал, толпа хунвейбинов тут же разрубала на части. После смерти Мария дело по сокращению поголовья нобилей успешно продолжил не менее талантливый и энергичный сын, двоюродный брат Юлия Цезаря.

Клановое «закукливание» полисной верхушки не было чем-то специфическим только для Рима. Опыт не только античных, но и средневековых полисов Италии (см. книгу Ричарда Лахмана), и даже нашего Новгорода говорит о том, что при урезании прямой демократии элита города-государства неизбежно перерождается в замкнутый клуб олигархов, которые проводят резкую границу между собой и остальным гражданским коллективом.

Для людей, не вхожих в клановую систему, из значимых должностей в Риме была открыта только «протестная» должность народного трибуна («Навальный в законе»). Это единственная значимая должность, на которую народ мог избрать любого Обаму «без роду и племени». Народных трибунов нередко убивали, а временами сокращали их полномочия. После сулланской консервативной революции человек, хоть раз занимавший должность народного трибуна, считался «запомоенным» и не допускался к выборам на более значимые должности Республики. Плохо заканчивали даже те трибуны, которые изначально были марионетками оптиматов. Так, Титу Аннею Милону так и не позволили стать консулом и в итоге отправили в изгнание, когда этот «мавр сделал свое дело», уничтожив с помощью своих штурмовиков ненавистного оптиматам римского Лимонова – Клодия Пульхра. А для последнего, выходца из сливок аристократии, карьера трибуна вместо пролога к претуре и консульству обернулась проломленной башкой и перерезанным горлом.

Кстати, было бы не правильно представлять себе сенаторов поздней Республики как разжиревших слюнявых дегенератов, неспособных постоять за себя. Скорее – как нормальных итальянских мафиози. Когда надо, отцы-сенаторы, подобно Аль-Капоне, могли подтвердить свои претензии на власть и с бейсбольной битой в руках. Вот как убивали римского Навального, когда тот затеял «Майдан» (в изложении Моммзена):

«Консуляр Назика воскликнул, что остается спасать отечество тому, в ком есть мужество, и бросился во главе других сенаторов на площадь с отломанными ножками и ручками сенаторских кресел вместо оружия. Сторонники Тиберия Гракха не решились сопротивляться сенаторам и рассеялись. Бежал и Гракх, но по дороге был настигнут и убит ударом дубины в висок, с ним перебито было до 300 его сообщников».

В изложении античного историка Аппиана этот эпизод выглядит еще драматичнее: сенаторы вышли на площадь безоружными, а дубинами завладели уже по ходу дела, ловко вырывая их из рук сторонников Гракха. Впоследствии эти авторитетные люди «посадили на перо» самого Цезаря, а император Август до глубокой старости приходил на стрелку заседания Сената исключительно в бронежилете. Впрочем, шаолиньские способности римских сенаторов не стоит преувеличивать. Как и всякий уважающий себя босс мафии, римский сенатор расхаживал по городу исключительно в сопровождении свиты из телохранителей и клиентов. Так что разгонять гракховский «Майдан» ринулись не только триста «безоружных» сенаторов, но и тысячи три братков, вооруженных кинжалами и арматурой.

Вообще, представляя себе Рим, нужно избегать «гуманитарной аберрации» и всегда помнить, что это не столько «республика юристов», сколько «республика паханов» или «республика офицеров». Рим был милитаризован настолько, что даже выборы высших представителей власти (консулов и преторов) поводились «поротно» и «побатальонно»: по цензовым центуриям, которые в древности представляли собой настоящие боевые части, к коим граждане были приписаны в порядке военного призыва.

Рассуждая о римских политиках, нужно мысленно всегда прибавлять военное звание, даже если речь идет о персонажах, прославившихся своими сугубо штатскими заслугами. Не «историк» Саллюстий, а генерал Саллюстий; не «оратор» Цицерон, а группенфюрер Цицерон; не «братья» Гракхи, а полковники Гракхи; не «поэт» Вергилий, а штабс-капитан Вергилий, не «лирик» Катулл, а поручик Катулл и т.д. Скажем, «гуманитарий» Цицерон, при всех своих рассуждениях о себе как «человеке тоги, а не меча», в молодости под началом Суллы участвовал в боевых действиях Союзнической войны, а в бытность губернатором Киликии лично возглавлял карательные операции против местных горцев и даже был провозглашен солдатами «императором» (кандидатом на триумф).

В промежутках между этим, будучи консулом, он без суда и следствия приказал замочить в сортире целую пачку римской золотой молодежи, по обвинению в экстремистской деятельности (282-я статья). После поражения при Фарсале и смерти Помпея антицезаревская оппозиция именно Цицерону предложила военное командование, как действующему императору и как самому старшему по званию из всех, кто остался жив. У Цицерона была прекрасная возможность героически погибнуть под обломками Республики в качестве ее последнего не только духовного, но и военного вождя. Но в этот момент группенфюрер в очередной раз вспомнил, что он «человек смокинга, а не фауспатрона».

Помимо элиты, в Риме Поздней Республики можно выделить и субэлиту: сословие всадников (кабальеро, шевалье, рыцари) – т.е. аналог «дворян» в более поздние времена. Это наиболее состоятельные граждане Рима, высший разряд имущественного ценза, традиционно обязанные служить в кавалерийских частях. Формально в их число входили и многие представители нобилитета, но обычно, когда говорят о «всадниках» в политическом контексте, имеют в виду ту часть сословия, которая не относилась к старым сенаторским родам и была отлучена от большой политики.

Всадники вместо геополитики занимались бизнесом или резвились в муниципальном самоуправлении. К барышам от административного ресурса они могли подключаться только через сенаторов в обмен на откаты. Поскольку сами сенаторы не имели права заниматься коммерческой деятельностью (морской торговлей), то всадники при них нередко играли такую же роль, как еврейские финансисты при королевских и княжеских дворах старой Европы.

Всадники, разумеется, считали это несправедливым и мечтали присосаться к административному ресурсу непосредственно, без необходимости отстегивать бабло сенаторам. На этом желании играли популяры, привлекая их на свою сторону при создании широких коалиций против сената.

К примеру, Гай Гракх позволил им заседать в судах, решая судьбу обвиняемых сенаторов, а также облегчил доступ к ограблению Малой Азии через систему налоговых откупов. Но в целом, серьезного конфликта между нобилитетом и всадниками не было, в критических случаях всадники были верной опорой «партии» оптиматов. Между этими двумя группами были примерно такие же отношения, как сегодня в России между путинским чиновничеством и компрадорской крупной буржуазией: «милые бранятся, только тешатся». Одни делают деньги, при опоре на админресурс, другие – обеспечивают им этот админресурс в обмен на взятки и откаты.

«Оппозиция всадников» – это «оппозиция имени Прохорова и Ксюши Собчак». Разумеется, если всадник зарвется, как Ходорковский, то сторонники консуляра Путина могли поступить с ним сурово. Но это разборки в рамках одной референтной группы. Все лидеры популяров, слишком надеявшиеся на поддержку всадников, в конечном итоге были ими преданы.

Любая элита прежде всего характеризуется тем способом, каким она «кушает», то есть отбирает ресурсы у нижестоящих слоев социума. Для всадников это была торговая и финансовая деятельность, при опоре на те преимущества, которые предоставляло им Римское Государство, доминировавшее в масштабе всего Средиземноморья. Для нобилей это был контроль за государственной властью, который они «монетизировали» в том числе и через посредство всадников, в обмен на взятки и откаты. В целом, монополию на власть римские «жулики и воры» конвертировали в деньги и недвижимость по следующим девяти основным схемам (с десятой схемой – покровительством морскому пиратству, мы уже разобрались в предыдущем разделе):

1) Незаконная «приватизация» общественной земли.

Обширный фонд государственных земель Рима составили земли, юридически отобранные у покоренных народов Италии. Эти земли по старинному закону каждый мог взять во временное пользование, обрабатывая и перечисляя небольшой налог в казну. На практике большую часть общественной земли захватили олигархи и устроили там огромные латифундии, основанные на применении рабского труда, в ущерб свободным крестьянам и сельхозрабочим. Со временем олигархи стали рассматривать эти земли как свою частную собственность. Критика олигархов по этому пункту и попытка отобрать часть земли для раздачи крестьянам стала ключевой темой римских «Навальных» – братьев Гракхов. Их обоих в конце концов убили «за экстремизм».

2) Взятки в судах.

Коллегии присяжных в судах высшей юрисдикции до реформы Гая Гракха (и после сулланской реставрации) комплектовались исключительно из сенаторов. Цицерон в своих разоблачительных речах не раз намекал на размах коррупции, свойственный римским судебным учреждениям. Люди там входили в тонкости: могли потребовать взятку не деньгами, а загадать, чтобы такая-то недоступная женщина пришла к продажному сенатору на ночь (на нее могли надавить через долги мужа и т.п.). Об этом рассказывает Цицерон в связи с делом Клодия.

3) Распилы и откаты на государственных поставках и подрядах.

Приведу в качестве иллюстрации эпизод, описанный Титом Ливием:

«Государство обязалось возмещать откупщикам все убытки, какие им причинят кораблекрушения при перевозках за море – для войска – припасов, оружия и снаряжения, и эти негодяи часто доносили о вымышленных кораблекрушениях или нарочно подстраивали гибель судов, к немалой для себя выгоде. Они грузили дешевые товары, и притом в ничтожном количестве, на старые корабли, топили их в открытом море, высаживая матросов в заранее приготовленные лодки, а потом лгали, будто погибли очень ценные грузы. Сенат об этом знал, но судебного разбирательства не назначил, оттого что не хотел в такое тяжелое время ожесточать против себя и против государства влиятельное сословие откупщиков. Но народ оказался строже сената…»

Мошенников наказали только благодаря настойчивости «Навальных» (народных трибунов). Сенат, я уверен, был в доле изначально. Опасаясь, что во время спокойного расследования откупщики проболтаются о своей «крыше», сенаторы перехватили инициативу и обвинили их по «расстрельной» статье. В итоге исполнители сбежали, не решаясь связываться со следствием.

Помимо военных поставок, было еще одно обширное поприще для коррупции – дорожное строительство. Уже во времена первого века Империи, один сенатор-правдоруб добился от императора поручения расследовать злоупотребления, связанные с подрядами на строительство дорог в Италии. Выявился поистине московский размах махинаций, в которые оказались вовлечены представители самых влиятельных сенаторских семей. Дело поспешили замять. Вас никогда не удивляло, почему римские власти с такой готовностью тратили колоссальные суммы на постройку дорог? До сих пор вся Европа перечерчена римскими дорогами из конца в конец. А разгадка проста: большая часть ассигнованных сумм шла на распилы и откаты, в кубышку самим сенаторам. А дороги потом строили бесплатно подневольные солдатики. Правда, нужно отдать должное римским коррупционерам: они не экономили на качестве дорог, поэтому те простояли тысячелетия, в отличие от московской плитки, не пережившей во многих местах и одну зиму.

4) Мздоимство и прямой грабеж в регионах.

Проконсулами (губернаторами) провинций становились бывшие преторы и консулы, проходя дополнительный фильтр сенатского назначения. Можно предположить, что значительную часть награбленных средств претендент затем отдавал своим лоббистам. Иногда, если он слишком беспредельничал, а делиться не хотел, против губернатора возбуждали показательный «антикоррупционный процесс». Не для того, чтобы серьезно наказать, а чтобы заставить откупаться. Типичный пример – процесс против пропретора Сицилии Гая Верреса, который дошел до того, что пытал и убивал полноправных римских граждан. Обвинителем на этом процессе был знаменитый Цицерон. Веррес в итоге переправил большую часть награбленного на счета своих влиятельных защитников, а с остатками удалился на покой в свое поместье на тогдашнем «Лазурном Берегу». Надо полагать, и Цицерону кое-что перепало из вторых рук, как необходимому действующему лицу этого спектакля.

Впрочем, ограбление провинциалов не всегда следует связывать с моральной нечистоплотностью римских губернаторов. Эта мера нередко проводилась из политических («педагогических») соображений, дабы приструнить местное население. Губернатор просто совмещал приятное с полезным и заодно компенсировал за негосударственный счет свои представительские расходы. К примеру, историка Саллюстия обвиняют в том, что, будучи губернатором провинции Нижняя Африка, он ограбил ее до нитки и не попал под суд, только дав взятку Цезарю. Однако нужно учитывать, что это была новообразованная провинция, подчиненная Цезарем Риму за то, что ее полусуверенный царек поддерживал помпеянцев. И что еще важнее, это царек во время войны позволял себе возноситься над нуждавшимися в нем оппозиционерами, над римскими сенаторами и консулярами. А Цезарь, будучи ярым националистом, принципиально не терпел унижения римского достоинства, даже если речь шла о его политических противниках. Скорее всего, Цезарь прямо отдал эту провинцию в «кормление» Саллюстию за верную службу, заранее оговорив размер «заноса» ($1 200 000 по утверждению Цицерона), дабы тот, во славу Рима, довел наглых туземцев до нищеты и заставил почувствовать, «кто в доме хозяин».

Римляне, к их чести, вели себя с наглыми и непокорными народами по принципиально иной схеме, чем нынешняя РФ, – они придерживались в этом отношении сталинской, а не путинской модели. Поэтому непререкаемая Римская гегемония в Средиземноморье продлилась четыре сотни лет, а путинская Россия может развалиться с минуты на минуту. Рим стал разваливаться, только когда по примеру путинцев сделал себя зависимым от варваров-федератов и начал «кормить Кавказ», а своих коренных граждан низвел до уровня бесправного тяглового скота.

5) Откаты на налоговых откупах.

«Свои» откупщики выигрывали тендер по сбору налогов и давали откат сенаторской «крыше». Впоследствии они «добирали» свое в провинциях, сдирая три шкуры с населения. В этом их поддерживали всеми своими карательными возможностями военные губернаторы провинций, которым налоговики тоже, разумеется, «заносили» определенную мзду. Именно эта система вызвала ненависть к римлянам в провинции Азия и подтолкнула ее население к поддержке Митридата.

6) Присвоение военной добычи.

Как мы знаем на документированных примерах Лукулла, Помпея, Цезаря и т.д., значительную часть награбленного во время войны полководец (сенаторская креатура) отправлял в личные закрома. Несомненно, он потом делился с теми, кто содействовал его назначению. Нередко и сами войны развязывались не по политическим соображениям, а с целью грабежа невраждебных, но «слишком богатых» стран. Типичный пример – войны Цезаря в Галлии, которые сделали его миллиардером. Значительная часть сената во главе с неподкупным Катоном возражала против этих войн, считая их грабительскими и преступными. Катон – из принципа, остальные – потому что Цезарь им не «заносил». А те, кому «заносил», не возражали.

7) Взятки по дипломатической линии.

Чтобы не стать очередной жертвой римской алчности, сателлитные царьки щедро ублажали влиятельных сенаторов. Посольства зависимых и союзных полисов тоже не обходились без взяток. Иногда дипломатическая коррупция принимала такие масштабы, что вредила стратегическим интересам и самому престижу Рима. Известный пример – война с нумидийским царем Югуртой, которая длилась годами (112-105 гг. до н.э.), потому что он банально откупался от римских полководцев, выкупал у них назад своих пленных и захваченное оружие. В конце концов, Югурта приехал в Рим, чтобы решить свои проблемы радикально, и скупил весь сенат на корню. Его подвела излишняя наглость: он начал убивать своих противников прямо в Риме, что было уже чересчур даже для продажного государства. В итоге Югурту, как и Каддафи, поймали и убили в канализации (Мамертинская тюрьма, где удавили бедного царя, была ответвлением Римской Клоаки).

8 ) Культивирование «суверенных бантустанов» для негосударственной эксплуатации.

Политика сохранения многочисленных формально суверенных царств и княжеств на Ближнем Востоке, по-видимому, не всегда объяснялась политическими соображениями. Таким образом сохранялся ресурс для дипломатической коррупции и иных форматов эксплуатации данных регионов, осуществляемых помимо государства. Доходы от этих регионов, которые в ином случае поступали бы в госказну, царьки «суверенных бантустанов» переправляли своим влиятельным покровителям в частном порядке. Наиболее успешными в выстраивании таких схем были Сулла, Лукулл и Помпей, поочередно сражавшиеся с Митридатом на Востоке и растянувшие это удовольствие на два десятка лет.

Начиная с конца 80-х гг. I века до нашей эры доминирующей силой в олигархическом правительстве была та из группировок, которая на текущий момент контролировала Восток с его финансовыми потоками. Сначала Восток держал в руках непосредственно Сулла. После его смерти «стрелки перевел» на себя Лукулл, проделав это под видом очередной чеченской войны с Митридатом. После Лукулла то же самое проделал Помпей, воспользовавшись войной с Аль-Каидой пиратами и Митридатом. Затем это собирался проделать Красс, под видом войны с Ираком парфянами, но ему не повезло. Помпей оставался «царем царей» Востока вплоть до поражения в войне с Цезарем. После убийства Цезаря Восток захватили Брут и Кассий. Впоследствии, в рамках Второго Триумвирата, Восток присвоил себе Антоний, как старший из триумвиров, оставив остальным двум лидерам менее ценный Запад. И только Август закрыл эту лавочку и включил «бантустаны» в состав Империи, – включая и Египет, самый большой из них. В дальнейшем главным активом всех римских принцепсов было единоличное обладание жемчужиной Востока – Египтом.

Кстати, именно вокругЕгипта разворачивалась наиболее крупная и старая «бантустанная» афера. С точки зрения соотношения сил, римляне могли без труда присоединить Египет еще в середине II века до н.э., после покорения Македонии, разгрома Сирии, разрушения Карфагена и окончательного подчинения Греции. Как показал опыт Цезаря, для этого хватило бы небольшого контингента, высаженного в Александрии. Многомиллионное феллахское население этой страны было вне политики, для него речь шла просто о замене чужой греко-македонской администрации на чужую римскую администрацию.

Но почему-то римляне не делали такой попытки в течение целой сотни лет, вплоть до Октавиана. Очевидно, Египет в качестве «суверенного» государства приносил римской верхушке гораздо больше прибылей, чем мог бы принести в качестве официальной провинции Рима. Здесь та же самая причина, которая мотивирует элиты Запада оставлять в качестве «независимых стран» нефтяные деспотии Персидского залива и РФ. Только вместо топлива тогда выступало зерно. Римский капитал был монопольным посредником при экспорте египетского зерна. При этом большая часть выручки от продажи, формально принадлежащая египетским правителям, переправлялась в Рим, как плата за номинальную независимость, – но не государству, а частным лицам, верхушке сената. Кроме того, при таком порядке спекулятивная маржа от продажи египетского зерна в Италии могла быть гораздо выше. Если бы Египет официально принадлежал Риму, то у квиритов возникли бы вопросы, почему трофейное зерно продается им втридорога, а маржу от продажи получают частные лица, а не казна.

В этом контексте совершенно иную трактовку получает введенная Гаем Гракхом и впоследствии охотно поддержанная оптиматами программа «велфера» для римских пролетариев. Как известно, начиная с 120-х гг. государство продавало римской бедноте (по социальному списку) зерно по существенно сниженным ценам. Неизбежность этой меры, по-видимому, как раз и связана с тем, что закрутилась египетская афера, и монополисты резко подняли цены на продовольствие. «Жулики и воры», во избежание волнений в столице, компенсировали расходы на хлеб римской бедноте («москвичам»), чтобы безнаказанно взимать продуктовую маржу с более зажиточных слоев и с других регионов Италии. В наше время то же самое повсюду в мире происходит с ценами на бензин, только вот «бензиновый велфер» бедноте никто не предлагает. Все-таки античные «жулики и воры» были гуманнее нынешних.

Несколько иначе в свете нашей концепции выглядит и экспедиция Цезаря в Египет. Чтобы закрепить победу при Фарсале, Цезарь должен был гнаться за помпеянцами по пятам, не давая им времени скопить новые силы. А вместо этого он на много месяцев застрял в Египте, рискуя потерять все, хотя правители этой страны были готовы оказать ему любую помощь и даже пошли на такой радикальный жест, как убийство Помпея. Объяснением странного поведения Цезаря может быть только одно: впечатлившись римскими раздорами, египтяне ошибочно сделали вывод о слабости Рима и разорвали неформальные кабальные отношения с римским капиталом.

Это как если бы нынешняя верхушка РФ, обнадеженная кризисом в США и ЕС, перестала вывозить нефтедоллары в западные банки, выгнала таджиков с азербайджанцами, объявила «Россию для русских» и начала активно развивать индустрию и науку. Тогда все становится на свои места, и поведение крайне прагматичного Цезаря находит рациональное объяснение. Возвратив римским капиталистам прибыли, связанные с Египтом, он добавил себе авторитета не меньше, чем выигранными сражениями против помпеянцев. Ради этого действительно стоило рискнуть и задержаться в Египте. А роман с Клеопатрой – отмазка для наивного электората («Богатые тоже плачут» и т.п.).

9) Политический рэкет и рейдерство.

Будучи злобными хищниками по своей природе, римские элитарии не могли ограничиться грабежом только других народов и при первой же возможности начинали убивать и грабить друг друга. Это логично: после ограбления римлянами всей ойкумены, самым лакомым объектом для грабежа стали сами римские олигархи. Герой одной детской книжки сказал об этом так: «Если я съем креветку, то получу только креветку. Но если я съем рыбку, которая перед этим съела креветку, то я получу и рыбку, и креветку» (Б.Федоров «Путешествие вверх»).

Начало римскому каннибализму положили популяры в 87 г. до н.э., по неосмотрительности сделав своим лидером выжившего из ума старика Мария. Но «якобинский» террор марианцев был вполне наивным, они избавлялись от своих врагов, кое-что приворовывали по мелочам, но не превращали это дело в бизнес. Более того, избавившись от маразматика Мария, они собственноручно истребили наиболее ярых приверженцев террора – орду хунвейбинов-»нашистов», набранную Марием из рабов. Напротив, «консерватор» Сулла аналогичную орду рабов-штурмовиков (тоже «нашистов») впоследствии наградил за разбой и убийства римским гражданством.

Оптиматы, вернув себе власть в Риме под лозунгами восстановления законности и стабильности после «лихих девяностых» первого века до нашей эры, превратили политический террор в инструмент рейдерства, в конвейер личного обогащения. Форма, которую принял сулланский «белый» террор окончательно уничтожила в сознании римлян те ценности, ради которых стоило затевать реставрацию. Римское общество традиционно держалось на крепких родственных связях, на святости вассальных отношений патрон-клиент, на трепетном отношении к частной собственности и юридическому крючкотворству. Сулла не оставил от этого камня на камне. Он вынудил родственников доносить друг на друга, чтобы сохранить за семьей хотя бы ту часть конфискованного имущества, которая доставалась доносчику. Он поощрял доносы рабов на своих господ, что для рабовладельческого общества – чистое самоубийство.


От обвинений в политическом рейдерстве не свободны и самые лучшие из оптиматов, не причастные к сулланским проскрипциям. Например, Саллюстий бросил такое обвинение в лицо Цицерону. Он утверждал, что, расправляясь с заговорщиками – сторонниками Катилины во время своего консульства, Цицерон выносил решения о жизни и смерти в зависимости от размера взяток, предлагаемых родственниками подозреваемых. При этом деньги вымогались под страхом смерти в том числе и у тех людей, которые никакого ношения к заговору не имели. Свои обвинения в адрес Цицерона Саллюстий выразил в чеканных антикоррупционных формулировках:

«Если мои обвинения ложны, отчитайся: какое имущество ты получил от отца, насколько умножил его, ведя дела в суде, на какие деньги приобрел дом, выстроил тускульскую и помпейскую усадьбы, потребовавшие огромных расходов? Если же ты об этом умалчиваешь, то кто может усомниться в том, что богатства эти ты собрал, пролив кровь сограждан и принеся им несчастья?»

Впрочем, как мы упоминали выше, Цицерону было что ответить на это:

«Не разорил ли он, управляя Нижней Африкой, свою провинцию так, что испытания, каким наши союзники подверглись во времена мира, превзошли все то, что они претерпели и чего ожидали во время войны? Откуда выкачал он столько, сколько смог либо перевести путем кредитных операций, либо втиснуть в трюмы кораблей? Столько, повторяю, он выкачал, сколько захотел. Чтобы не отвечать перед судом, он сговаривается с Цезарем за 1200000 сестерциев. Если какое-нибудь из этих обвинений ложно, опровергни его перед этими вот людьми: на какие средства ты, который еще недавно не смог выкупить даже дом отца, вдруг, разбогатев словно во сне, приобрел сады, стоившие огромных денег, усадьбу Гая Цезаря в Тибуре и другие владения? И ты не поколебался спросить, почему я купил дом Публия Красса, когда сам ты – давнишний собственник усадьбы, недавно принадлежавшей Цезарю! Повторяю, не проев, а сожрав отцовское имущество, какими же путями недавно достиг ты такого изобилия и такого богатства?»

Следует напомнить, что и Цицерон, и Саллюстий – это лучшие, наиморальнейшие представители римской элиты того времени, практически «совесть нации», один – со стороны оптиматов, другой – со стороны популяров. В наше время первый занял бы достойное место в рядах «Единой России», а второй – в рядах ЛДПР, и однопартийцы отнюдь не посчитали бы этих хватких парней «интеллигентствующими лохами» и «терпилами».

[yiri_a]

"Перевод войны и мира" Толстого на суржик  в детективной форме

[Евгений_Витальевич]

Моммзен при сочинении "древнего Рима" пользовался тремя группами источников:
- муниципальные документы и сказания города Рима на Тибре;
- византийские источники;
- латиноязычные документы средневековой поздней римской империи венского периода.
Все источники были неверно датированы и отнесены к мифической "римской империи" со столицей в Риме на Тибре, которой не было.

Из этого набора у него получилась такая странная "реконструкция", что четвёртый том своей Римской Истории (имперский период) он просто отказался даже писать. В результате, его пришлось уже в 20м веке "чудесно обрести" какому-то издателю в сундуке дедушки, который слушал якобы лекции Моммзена и оные законспектировал.

То есть даже сам Моммзен к своей реконструкции относился с большим недоверием, хотя и не мог понять, где наёбка. Когда из одних и тех же документов следует, что столица была на Тибре, на Босфоре, в Трире, а Императоры по больше части жили в Германии и заезжали ненадолго в Рим пограбить - это в голове Моммзена, выросшего на святой вере в классическую филологию (толкиенизм 18 века) не укладывалось.

Понятно, что Моммзеновская реконструкция - это просто попытка документами детализировать тогдашний Сильмариллион, из чего и следовало описание всех персонажей его сочинений как сказочных героев со сказочными же (то есть сугубо подростковыми) мотивациями. В результате чтения Моммзена даже возникло мнение, что античность была "детством" человечества - раз все ея герои действуют исключительно как отроки.

Тем не менее, если разутыми глазами, как автор вышеприведённого эссе, посмотреть даже на те следы документов, которые есть в Моммзеновской реконструкции (а они там есть, поскольку помимо веры в сильмариллионы он был весьма добросовестным, педантичным и честным писателем), то становится видно всё реальное блядство византийской жизни, перешедшее туда из византийских документов, ошибочно локализованных на Тибре.

Кстати, неверная локализация объясняет и то, почему большинство колониальных деяний происходит в восточном Средиземноморье, при том что Рим вроде бы в Западном: на самом деле покорять все эти провинции легионы ходили из Рима на Босфоре.

[Supraom]

А нынешний Рим с его колизеями и пантеонами  - мелкая деревушка что ли?
И ещё, всё-таки слово Рим произошло от греческого ῤώμη (сила)?

[WerDen]

кто-то научился читать!

[Supraom]

кто-то научился читать!

У кого-то интерес переборол лень 

[vlyerm]

Продолжение

http://ttolk.ru/?p=13448

Рим от Гракхов до Спартака: античный оранжизм

Блог Толкователя продолжает публикацию триллера Сергея Корнева «Рим от Гракхов до Спартака«. Он уже рассказал о древнеримской партии «воров и жуликов», а сегодня речь пойдет о Навальных и «системной» оппозиции в Риме во II-I веках до нашей эры. Кто же были древнеримские оранжисты, белоленточники и агенты парфянского Госдепа?

Часть 2.

Объединенная оппозиция и методы ее работы

Начиная с братьев Гракхов (30-е гг. II в. до н.э.) у Оптиматов возникла оппозиция в лице «партии» Популяров («народников», «национал-демократов»). В исторической литературе Оптиматов и Популяров по умолчанию рассматривают как явления одного порядка. На самом деле по своему устройству это были объединения принципиально разного типа.

Оптиматы – это «партия власти» практически современного типа, которая опиралась на сплоченную систему кланов, составлявших сенаторское сословие. Оптиматы, с самого своего оформления и до эпохи Цезаря, проводили одну и ту же политику, защищали вполне конкретные интересы нобилитета. Суть этой политики – полная оккупация «административного ресурса» людьми кланов и последующее кулуарное распределение бонусов между всем «кагалом». Основной постулат «партийной программы» – «никаких чужаков на денежных и влиятельных должностях».

Популяры – это вообще не «партия», а ситуативная тусовка, опиравшаяся на гражданское общество в целом, в которую входили активные граждане, недовольные засильем оптиматов. В социально-экономическом плане за популярами никто не стоял, они не являлись представителями какого-то определенного класса или сословия, как оптиматы. Наоборот, они сами каждый раз конструировали себе социальную опору, вовлекая в свои проекты те или иные группы населения, недовольные политикой сената.

Рассуждать о популярах как о партии в современном смысле слова, укорененной в социально-демографическом базисе, бессмысленно хотя бы потому, что с самого начала (с Гракхов) решающую роль в этом движении играли младшие выходцы из сенаторского сословия, амбиции которых ущемлялись престарелым руководством «кагала». По существу, «популяры» – это просто маркер, обозначающий позицию претендентов на власть, бросающих вызов сенату. Опираясь на инструменты прямой демократии, популяры стремились вытеснить сенаторские кланы с денежных и влиятельных должностей и забрать их себе.

Сам термин «популяры» указывает на неизбежную тактическую особенность их политики – ставку на народное собрание, которое в Риме было единственным противовесом могуществу сената. Противники сената, желая добиться своих целей, должны были сделаться популярными. По этой причине их политика всегда была проектной. Они выдвигали тот или иной Проект, выгодный для достаточно широкой социальной группы, и затем мобилизовывали эту группу на поддержку проекта в народном собрании. Проект, как правило, не просто давал целевой аудитории какие-то бонусы, но и создавал новые источники административного ресурса, новые влиятельные должности, которые присваивались вождями популяров и давали им дополнительный ресурс для борьбы с сенатом.

Такой «циничный» взгляд на мотивацию оппозиции у многих наших соотечественников порождает скепсис: «А был ли смысл у римлян менять шило на мыло»? На самом деле у римлян, не входивших в клиентские сети нобилитета, была вполне прагматичная заинтересованность в замене потомственного олигархического «кагала» на тусовку честолюбивых меритократов-оппозиционеров. Дело в том, что у популяров не было обязательств кормить все сословие нобилей целиком, как у оптиматов.

Захватив админресурс, они могли в большей степени делиться с народом, не говоря уже об открытии социальных лифтов на федеральном и муниципальном уровнях. Типичный оптимат у власти должен был воровать «за себя и за того парня», чтобы прокормить весь «кагал», а в помощники себе зачислять людей по «кагальному» списку. Тогда как популяр воровал только для себя, а на нижестоящие должности назначал энергичных «людей с улицы». Именно по этой причине режим марианцев в 86-83 гг. до н.э. оказался таким устойчивым изнутри, несмотря на все бесчинства его лидеров, и был сломлен только внешним вмешательством Суллы, опиравшимся на финансовые ресурсы Востока.

Самым первым проектом популяров, с которым выступил Тиберий Гракх, был передел в пользу италийской бедноты общественных земель, незаконно присвоенных римскими олигархами и их партнерами в регионах. Олигархи наводнили свои латифундии дешевой рабской силой, что лишало работы италийскую бедноту и экономически ударяло по небольшим римским фермерам («трудолюбивые гастарбайтеры-таджики и де спившиеся, не желающие работать русские«).

Римская фреска с виллы Ливии Друзиллы, I век до нашей эры

В рамках этого проекта создавалась полномочная «комиссия по раскулачиванию», которую возглавили братья Гракхи и их ближайшие соратники. Кстати, помимо братьев Гракхов была и сестра Гракхов – более решительный аналог Ксении Собчак. Она известна тем, что ночью задушила подушкой своего мужа, великого полководца Сципиона Африканского, который в те времена был самой авторитетной фигурой в сенате и публично оправдывал убийство старшего Гракха в 133 году до нашей эры. Впоследствии римская оппозиция придет к успеху, когда откажется от сложной тактики братьев Гракхов и перейдет к простому и эффективному методу сестры Гракхов: физическому истреблению нобилитета.

Проектом второго брата, Гая Гракха, было массовое выведение земледельческих колоний на общественных землях Италии и за ее пределами. Сам Гракх возглавил колонизацию на богатых землях разрушенного Карфагена, который незадолго до этого снес до основания муж его сестры Сципион Африканский. В этом регионе процветало товарное сельское хозяйство, ориентированное на экспорт оливкового масла, по экономической значимости – аналог нефти в те времена. По итогам реализации этого проекта Гай Гракх стал бы чем-то вроде Ходорковского (до его посадки). У римской оппозиции появился бы надежный финансовый и региональный ресурс. Карфаген и в целом пунийская Северная Африка превратились бы в аналог российского «Красного Пояса» 90-х годов. Не случайно сенат пошел на самые крайние меры, чтобы этому воспрепятствовать. Именно распри вокруг основания карфагенской колонии послужили поводом к убийству Гракха.

Чтобы получить такой куш, младшему Гракху пришлось быть гораздо изобретательнее в выстраивании политических альянсов, чем старшему брату. Если Тиберий Гракх опирался только на разоряющихся фермеров, то Гай мобилизовал на свою поддержку как городской средний класс («всадников»), так и городской пролетариат. Поддержав Гракха, всадники получили равное с сенаторами представительство в судебных коллегиях, причем суды по делам о коррупции региональных властей целиком состояли из всадников. А римских пролетариев Гракх завоевал, понемногу подсаживая их на «велфер» – в виде денежных раздач и скидок при покупке продовольствия у государства. Кроме того, он сделал более демократичной службу в армии, начав снаряжать солдат за счет казны, и тем самым сделал первый шаг на пути к профессиональной армии, вербуемой из бедноты, который довел до завершения Гай Марий.

С этими и другими проектными инициативами популяров сенат боролся тремя методами. Во-первых, деятельность создаваемых популярами центров власти погружалась в паралич, опутываемая бюрократическими уловками и юридическими крючками. Именно это случилось с «комиссией по раскулачиванию» старшего Гракха. Каждый владелец земли, пострадавший от деятельности комиссии, шел с этим в суд, доказывая, что владеет землей по праву. Приходилось детально разбираться с историей собственности на тот или иной участок земли за все предшествующие десятилетия, а то и столетия, и под грузом этих процессов деятельность комиссии практически остановилась.

Во-вторых, оптиматы перехватывали инициативу, проводя в народном собрании контр-проекты, которые были «жирнее» для народной массы, чем исходные проекты популяров. Дело в том, что популярам приходилось быть умеренными, чтобы преодолеть влияние сенаторского лобби, тогда как сам сенат, ударяясь в популизм, был в этом отношении совершенно свободен. В итоге колонизационный проект младшего Гракха был оттеснен на второй план более масштабным проектом оптиматов, а умеренный «дисконтный велфер» Гракха оптиматы заменили на бесплатную раздачу продовольствия всем нуждающимся гражданам. После этого интенсивность поддержки Гракха пролетариями существенно снизилась, и сенат уже мог осмелиться устранить его физически.

В-третьих, снизив рейтинг очередного проекта популяров своими контрмерами, сенат нередко стремился закрепить успех, провоцируя массовые беспорядки, в ходе которых уничтожались лидеры популяров. Используя этот несложный метод, оптиматы расправились с Тиберием Гракхом  в 133 г. до н.э., с Гаем Гракхом и Фульвием Флакком в 121 г. Две другие массированные расправы с популярами (с Сатурнином и Главцией – в 100 г., с Сульпицием Руфом – в 88 г.) были в большей мере спровоцированы самими популярами. Важно, что каждый раз в ходе «подавления массовых беспорядков» уничтожались не только лидеры, но и большая часть активистов партии популяров. После очередной «прополки» следующую «движуху» популяры могли запустить, только когда подрастали активисты из нового поколения.

Деятельность популяров не ограничивалась только малыми проектами, необходимыми для поднятия рейтинга. Они были для них лишь ступеньками к осуществлению фундаментального мегапроекта: превращению Республики из сугубо Римской полисной гегемонии в национальное государство всех италийцев, путем дарования римского гражданства всей Италии. Масса новых граждан-регионалов, находившихся вне клиентских сетей сенаторских кланов, позволила бы радикально обнулить электоральные позиции сената, наиболее сильные именно среди жителей Рима. Таким образом, называя римских популяров «национал-демократами», мы весьма точно описываем их политическую платформу: соединить всю Италию в единую гражданскую нацию, управляемую демократическими институтами, и совместно эксплуатировать заморские протектораты, при этом опираясь на низы среднего класса (фермеров), оказывая социальную помощь пролетариату и ограничивая рабский труд на территории метрополии.

Любопытно, что идею дарования римского гражданства всем италийцам некоторые античные историки (Веллей Патеркул) приписывают еще Тиберию Гракху, хотя открыто ее провозгласил мятежный консул Фульфий Флакк уже после смерти Тиберия. Но по сути они правы, поскольку аграрный закон старшего Гракха был шагом в том же направлении и наверняка задумывался на перспективу. Ведь этот закон прежде всего защищал интересы неримской итальянской бедноты, настраивая ее как против римских олигархов, так и против богатых италийцев, также захватывавших общественные земли. Популяры таким образом заблаговременно готовили себе общенациональный электорат, подрывая в глазах италиков как авторитет римского сената, так и авторитет региональных неримских верхушек, по интересам которых также ударял аграрный закон и которые активно сопротивлялись его внедрению.

Кроме того, мощная пиар-компания, направленная на поддержку этого закона, мало по малу приучала римский плебс видеть в остальных италиках своих сограждан и соратников, а не «людей второго сорта». Этому способствовал и «ксенофобский» акцент гракховой пропаганды: ключевым аргументом в пользу передела общественных земель был тот факт, что латифундии умножают число иноплеменных рабов и отбирают труд у коренных италиков, приводя к депопуляции и сокращению мобилизационных ресурсов страны. Таким образом, здесь мы снова видим желание Гракха представить римлян и италиков как единое целое, спаянное общими интересами и боевым товариществом, и противостоящее всем остальным народам тогдашней Ойкумены. Тем самым римскую бедноту постепенно готовили к поддержке следующего решительного шага: полного уравнения в правах римлян с италиками.

Ряд других проектов, проводимых партией Гракхов до того, как она обнародовала свои подлинные планы, также работал на строительство общеиталийской нации. Это, например, «дорожный закон», который предполагал расширение сети дорог в италийской глубинке. Новые дороги, доводимые до каждого «волчьего угла» Италии, были нужны Гаю Гракху не только для того, чтобы обогатить своих сторонников распилами и откатами во время их строительства, но и для более эффективного вовлечения массы италийцев в грядущие электоральные процессы.

Тем не менее, римский плебс во времена Гракха был еще лишком консервативным, чтобы отказаться от идеи тщеславного превосходства над «замкадышами». Открытая поддержка уравнения в правах римлян с италиками стоила младшему Гракху рейтинга, а в конечном итоге – и жизни. Первое поколение партии популяров было разгромлено и физически, и идейно, а все их популистские проекты были перехвачены оптиматами.

Новое поколение популяров, пришедшее в политику через два десятилетия после поражения младшего Гракха, решило снова сделать ставку на фермеров, противопоставляя их городскому плебсу, который был слишком лоялен сенату. Интересы римских фермеров в целом совпадали с интересами остальной италийской бедноты; у этих двух групп были общие враги в лице крупных землевладельцев-латифундистов, активно использовавших рабский труд. Основополагающую идею об уравнении в правах италийцев и римлян фермеры могли воспринять более охотно, чем городская римская беднота.

Возглавлявшие движение фермеров Сатурнин и Главция отошли от вегетарианских методов эпохи Гракхов и активно осваивали такие перспективные инструменты политической борьбы, как отряды штурмовиков, политические убийства, прямое физическое запугивание оппонентов. В сотрудничестве с консулом Марием им удалось провернуть искусную политическую интригу, позволившую деморализовать сенат и вывести из игры наиболее авторитетных олигархов. При этом, помня о печальном конце Гая Гракха, они воздерживались от прямого продвижения главного проекта популяров и стремились сначала получить полный контроль над Римом, подкупая фермеров более мелкими проектами. Однако поддержки римского сельского плебса не хватило для легитимной победы над сенатом, обратиться к народам Италии напрямую заговорщики не решились, а Марий был еще не готов, чтобы поддержать насильственный переворот военной силой.

Несмотря на подавление «пивного путча» Сатурнина и Главции (101 г. до н.э.), наиболее мудрые из сенаторов понимали, что национально-демократическая революция в Италии неизбежна. Чтобы сохранить влияние оптиматов, сенату нужно было перехватить этот проект и предоставить гражданство италикам своими собственными руками и на своих условиях. В центре этого движения встал трибун Ливий Друз Младший (сын трибуна-оптимата Ливия Друза, который поколением раньше перехватил популистские проекты Гая Гракха). Друз, при поддержке наиболее мудрой части партии оптиматов, задумал колоссальную по своим последствиям политическую «перестройку» в духе национал-демократии, которая, при своем успехе, могла бы обновить Республику, остановить деградацию ее институтов и предотвратить роковую серию гражданских войн.

Однако, желая опереть эту инициативу на мощный политический альянс, этот молодой и неискушенный политик запутался в своих обещаниях разным группировкам. Он собирался не только даровать римское гражданство всем народам Италии, но и удвоить сенаторское сословие лучшими всадническими родами (выжав из всадников пассионарные сливки), увеличить вэлфер для городских пролетариев, раздать крестьянам остатки государственного земельного фонда, чтобы выбить почву у «лениных», баламутивших народ. В итоге каждая из группировок оказалась чем-то недовольна, и к нему подослали киллера. После смерти трибуна, консервативная часть римского общества начала «охоту на ведьм», отправляя в изгнание всех влиятельных политиков, кто поддерживал идеи Друза. Видя этот беспредел, против Рима восстала вся Италия, и с этого момента Республика покатилась под откос (90 год до н.э.).

 Возмущенные народы Италии решили основать единую италийскую нацию, исключив из нее спесивых и зажравшихся москвичей римлян. Интересно, что италийцы при этом проявили весьма высокий уровень политической культуры, достойный Нового Времени. Италия создавалась ими как федерация равноправных регионов, управляемая единым общенациональным правительством и охраняемая стотысячным союзным войском. Военные силы и искушенность в военном деле у обеих сторон были примерно равны, и римлянам удалось победить в этой войне, только пойдя на серьезные уступки. По итогам войны практически вся Италия получила римское гражданство, кроме ряда южных регионов, которые сопротивлялись наиболее упорно.

На первый взгляд, национальная революция в Италии прошла именно в том формате, который был наиболее выгоден партии оптиматов. Хотя италики стали равноправными с римлянами в гражданском отношении, их политическое влияние было сведено к нулю, поскольку они были распределены всего по 10 трибам («избирательным округам»), тогда как коренным римлянам принадлежало 35 триб. Таким образом, основная цель популяров – сломить могущество сената при опоре на массы новых граждан – не была достигнута. При этом в ходе боевых действий 90-87 годов до нашей эры (Союзническая война) погибли наиболее авторитетные представители региональных элит, способные бросить вызов римскому нобилитету на политическом пространстве объединенной Италии. Так что и с этой стороны угроза господству оптиматов была ликвидирована.

Но на самом деле это была лишь иллюзия победы. Еще до завершения Союзнической войны стало ясно, что с расширением гражданского коллектива господство партии оптиматов больше не может продолжаться в прежнем формате. Попытки ограничить влияние новых граждан искусственными мерами лишь дали новый импульс для активности популяров. А истребление региональных элит в ходе войны устранило естественного партнера, с помощью которого оптиматы могли бы контролировать настроения регионального электората. Вкупе с усталостью от войны, ответственность за которую, по общему мнению, несли неуступчивые оптиматы, все эти факторы работали на рост влияния народной партии.

Еще до завершения боевых действий с властью оптиматов в Риме было покончено. Возглавил заключительный этап революции народный трибун Бенито Муссолини Публий Сульпиций Руф, соратник недавно убитого Друза. Как водится у популяров, он был выходцем из древнего и влиятельного патрицианского рода, но, оценив политические перспективы, сделал ставку на победу народной партии. Сульпиций наводнил Рим штурмовиками из числа новых граждан и захватил господство на улице. Параллельно, через влиятельную жену Мария (старик должен был сыграть в этом сценарии роль Гинденбурга), шла обработка нобилитета в капитулянтском духе. По-видимому, олигархам объясняли, что старые методы управления больше не работают и нужно делать ставку на популярных народных лидеров, типа Сульпиция, кровно связанных с нобилитетом.

Когда консулы, опираясь на религиозный фанатизм, развели обструкцию и стали препятствовать его мероприятиям, Сульпиций приказал своим штурмовикам убить сына одного из консулов, Помпея Руфа, дабы подчеркнуть серьезность своих намерений. Второй консул, Сулла, которому убитый приходился зятем, решил больше не искушать судьбу, умыл руки и скрылся в расположении своей армии, желая поскорее отправиться на Восток.
 Народное собрание оказалось в полной власти популяров, а сенат был практически лишен влияния. Новые граждане из регионов Италии были распределены равномерно по всем трибам, что давало им подавляющее численное преимущество над жителями города Рима. Были реабилитированы политики-националисты, изгнанные после убийства Друза. Из числа сенаторов были исключены погрязшие в долгах, т.е. потенциальные коррупционеры. Последняя мера четко указывает на тесную связь Сульпиция со здоровой, национально-ориентированной частью римской аристократии, которая руками народа решила избавиться от балласта и сократить численность бесполезного «кагала». Чтобы выполнить свои обязательства перед Марием, Сульпиций провел закон, отнимавший у консула Суллы армию, предназначенную для похода на Восток, и передававший ее Марию. Однако Сульпиций и Марий ошиблись в оценке личности Суллы, видя в нем человека, который уже один раз «прогнулся», и желая дожать ситуацию. Это привело к кратковременной реакции: походу Суллы на Рим, изгнанию лидеров партии популяров, убийству самого Сульпиция и отмене всех его революционных постановлений.

Интересно, что Сулле для победы пришлось обратиться к методам популизма и убеждать солдатскую массу напрямую, «по-чапаевски». Почти все его офицеры сбежали, поскольку не верили в возможность консервативного реванша. Из влиятельных политиков его осмелился поддержать только Помпей Руф, потерявший сына. Его за это вскоре убили террористы. Даже после оккупации Рима никто не верил в устойчивость ситуации. Как только Сулла увел свою армию на Восток, Италия снова оказалась в полной власти популяров. В поле публичной политики им уже никто не мог противостоять. Популяры при этом еще и получили моральное право на ответные репрессии в отношении нобилей.

 Популяры были настолько уверены в своей победе, что за годы отсутствия Суллы даже не побеспокоились подготовиться к новой гражданской войне. В этом эпизоде больше всего отразилась их слабость как не партии, а всего лишь «тусовки» лидеров, с большим трудом обуздывающих народную и солдатскую вольницу. И только когда в Италии высадился Сулла со своей «азиатской дивизией», имея за спиной колоссальные финансовые ресурсы Востока, популяры в полной мере осознали, что им придется не голосовать, а воевать. И что противник их теперь – не аристократия города Рима, а могущественная транснациональная олигархия, которая от нее отпочковалась. И чтобы победить эту олигархию, опирающуюся на ресурсы всего Средиземноморья, отдельно взятой Италии явно недостаточно. Осознав это, лидеры популяров спешно бросились поднимать против Востока Запад и Юг Средиземноморья, но было уже поздно.

Только Серторию в Испании удалось наладить сколь-нибудь длительное сопротивление и даже покуситься на основную базу олигархов – Восток, открыв «второй фронт» с помощью Митридата. Но в конце концов второе поколение партии популяров, связавшее себя с Марием, было разгромлено еще более основательно, чем первое, гракховское.

По итогам гражданской войны в Риме был установлен «пиночетовский» жесточайшей олигархической тирании и террора. Репрессии прошли четырьмя волнами. Во-первых, это убийство десятков тысяч пленных и разрушение целых городов непосредственно во время гражданской войны. Такие регионы Италии, как Этрурия и Самний, активно вставшие на сторону национал-демократии, буквально обезлюдели. Этруски и самниты, как этносы, с этого времени перестали существовать. Во-вторых, это печально известные сулланские «проскрипции» – репрессии по спискам, в которые было внесено несколько тысяч сенаторов и всадников, стоявших на стороне марианской партии. В-третьих, это гораздо более массовая волна судебных процессов в регионах, когда поголовно наказывались все люди, кто ранее хоть каким-то образом сотрудничал с националистами или выражал им свою симпатию.

«По всей Италии учреждены были над этими лицами жестокие суды, причем выдвигались против них разнообразные обвинения. Их обвиняли или в том, что они были командирами, или в том, что служили в войске, или в том, что вносили деньги или оказывали другие услуги, или вообще в том, что они подавали советы, направленные против Суллы. Поводами к обвинению служили гостеприимство, дружба, дача или получение денег в ссуду. К суду привлекали даже за простую оказанную услугу или за компанию во время путешествия. И всего более свирепствовали против лиц богатых». (Аппиан. «Гражданские войны»)

Наконец, в-четвертых, это массовые конфискации имущества у жителей «неблагонадежных» городов и регионов, чьими домами и землями Кадыров Сулла вознаградил 120-тысячную орду своих головорезов. Эта судьба постигла не только многострадальные Сагру и Кондопогу Самний и Этрурию, но и относительно благополучную Кампанию. Многие десятки тысяч коренных италиков, веками мирно работавших на своей земле, были лишены всего достояния и превратились в нищих беженцев. Их судьбу можно сравнить разве что со страданиями многочисленного славянского населения Чечни, которое в 90-е годы было ограблено и насильственно изгнано из своих домов.

В самом Риме многомиллионное гражданство было отчасти оттеснено от электоральных процедур бандой «профессиональных избирателей» – люмпенов, подкармливаемых олигархией, которые заспамили весь политический процесс. Это можно рассматривать как отдаленный аналог «вбросов» и «каруселей», посредством которых постоянно выигрывает выборы российская «партия власти». Тон в этой толпе задавали 10 тысяч гастрабайтеров бывших рабов, которые ранее убили своих хозяев во время репрессий. Сулла их всех официально усыновил и наделил римским гражданством. Формально сохранившиеся республиканские институты «удерживались в рамках» угрозой применения полицейского террора и военной дубинки. Порой римский форум буквально наполнялся легионерами во всеоружии, дабы граждане, «расшалившиеся» во время очередной «Манежки» или «Болотной», вспомнили, кто хозяин в стране.

Инициатива государственной власти перешла целиком к сенату, из которого были вычищены сторонники партии Мария. Народное собрание могло обсуждать и принимать только законы, рекомендованные сенатом. Полномочия народных трибунов были сведены до минимума, а сама эта должность стала клеймом на политической карьере, исключавшим занятие других должностей и попадание в «кадровый резерв». Продовольственный велфер для малоимущих отменили. У среднего класса (всадников) отобрали суды и налоговые откупа.

При этом если «в границах МКАД» правовые нормы соблюдались хотя бы формально, то в провинциях царила полная «Кущевская»: местные начальники, поставленные сенатом, грабили регионы в промышленном масштабе, а протестовавших против этого «Навальных» убивали без суда (см. речи Цицерона против Верреса). В морях кишели пираты, которые вели совместный бизнес с римской верхушкой по поимке и продаже «живого товара», похищению людей ради выкупа и созданию искусственного дефицита продуктов для последующей спекуляции. Единственный очаг сопротивления этому беспределу, испанская армия генерала Сертория, была уничтожена к концу описываемого периода. Мятеж консула Лепида, который стал на сторону регионалов, изгонявших сулланскую солдатню из конфискованных земель, олигархией был легко подавлен.

И вот, в недрах этого Мордора, явно напоминающего нынешнюю Россию, начало вырастать третье поколение национал-демократии, усвоившее уроки поражения и гракхианцев, и марианцев. Осознавая фундаментальную слабость гражданского общества перед лицом олигархии, «цезаревское» поколение популяров сделало ставку на расшатывание федеральных институтов власти (в которых прочно окопались оптиматы) и на эволюцию в сторону «бонапартизма» (популистской монархии), при опоре на пролетарскую армию и самоуправляемые муниципалитеты. Основной целевой аудиторией национал-демократии стал военный пролетариат. Мысль, на первый взгляд, тривиальная, но до гражданской оппозиции всегда доходит очень медленно: чтобы совершить реальную революцию против террористической олигархии, нужно работать с армией, еще раз с армией, и только с армией. Именно на армии концентрировать всю свою пропаганду.

Вывод автора: революция делается только вооруженным путем.

[Bokorez75]

Вывод автора: революция делается только вооруженным путем.

Этот вывод чуть раньше сделал Ульянов-Ленин.

[gatling]

http://itarasov.livejournal.com/15539.html  вот проф. археологи раскопали городище гуннов, интересные фото находок - лепная керамика, железные наконечники стрел и заклёпки для щитов. Датируют как ранний железный век. А если послушать "разоблачителей", то в это время там ещё динозавры бегали . Покамест, вопрос хронологии остаётся открытым.

[gatling]

в музее народов востока в мск - китайская бронза и всё остальное, к вопросу о китае