alexander-pavl.livejournal.com/132536.html
Неназначенные встречи, ненаписанная книга
Как правило, мы сожалеем о ненаписанных, недописанных или утраченных книгах.
Тем не менее, есть исключения из этого правила. Есть книги, которые не написаны по тем или иным причинам, и стоит лишь порадоваться, что так здорово всё совпало.
Вот так, я искренне рад, что братья Стругацкие не написали роман «Белый Ферзь». Они его продумали, разработали, даже начали писать, но, к счастью, бросили на первых главах.
Другие незаконченные работы Стругацких... Да, я считаю, что наша литература много потеряла из-за того, что Стругацкие отложили в сторону «Дни Кракена». Эта книга стала бы их лучшей книгой, но что поделать – авторы поняли, что книга не имеет шансов быть опубликованной в СССР, а «работа в стол» была не их правилом. И в этом они были правы.
Но с публикацией «Белого Ферзя» никаких цензурных проблем не предполагалось. Более того, если не явно (Стругацкие в глазах советских фукционеров от литературы оставались сомнительными персонажами – евреями, западниками, демократами), то кулуарно книга была бы одобрена категорически как со стороны условного «Нового Мира», так и со стороны, скажем так, «Нашего Современника».
Потому что эта книга предполагала последовательное разрушения утопии Мира Полдня. Не просто коррекцию, как в «Жуке в муравейнике» и «Волны гасят ветер», а полное разрушение и отказ от либеральной и демократической идеологии.
Напомню, что там предполагалось.
Максим Каммерер, Прогрессор-землянин, проникает в полностью закрытую от внешнего мира Островную Империю планеты Саракш, по которой несколькими десятилетиями раньше прокатилась атомная война. Островная Имеперия оказалась меньше других государств затронута войной, так как от «пылающего континента» она отделена океаном. И земляне (вообще никто посторонний) никак не могли проникнуть в этот антарктический архипелаг, откуда время от времени выплывали флоты подводных лодок, опустошавшие прибрежные области континента.
Максим Каммерер смог. Сначала, во Внешней Зоне, он встречает исключительных мерзавцев, садистов, психопатов, в общем, недочеловеков. Но, продвигаясь к Южному Полюсу, с удивлением видит, что нравы смягчаются, люди добреют и вообще выглядят нормально. Наконец в самом сердце Империи Максим обнаруживает идиллический социум, чуть ли не превосходящий Мир Полдня по этическим и интеллектуальным установкам.
Разговаривая с одним из элитариев Империи, Максим рассказывает ему о Земле, и тот в ответ добродушно смеётся: коммунистическое общество модно выдумать, но нельзя построить. «Вас нет, - объясняет элитарий ошарашенному Максиму. – Вы – не более чем остроумная литературная выдумка».
Братьям Стругацким в начале 80-х годов такой поворот событий казался чрезвычайно остроумным и даже, наверно, умным, хотя на самом деле это чушь собачья. Им, Стругацким, до чертиков надоел ими же придуманный энергичный оптимистический социум Полдня, им хотелось деструкции. Это, конечно, их дело, как поступать с их же придумкой, но, тем не менее, альтернативный Мир Архипелага ещё менее достоверен, чем Мир Полдня.
Мир Архипелага делится на Зоны, и каждый ребёнок селектируется, направляется обществом в ту Зону, которая ему подходит больше всего. Быдло сбрасывается во Внешнюю Зону, где пытки, изнасилования, убиства, людоедство и вообще нет никаких понятий о человечности, бездуховный оффисный планктон оседает в Средней Зоне с кинотеатрами, книжками Юлиана Семёнова и песнями Софии Ротару, а хорошие люди, носители духа «Понедельника, начинающегося в субботу», восходят в Центр, где приобщаются к Высшим Человеческим Ценностям. Стругацкие 80-х годов полагали, что Мир Полдня возникнуть не может, а вот такое общество – может. И даже будет стабильным.
С чего это они взяли? А с того, что Мир Архипелага был отражением СССР времён Брежнева- Андропова-Черненко. Пролетарии пили водку и били жён, всякие там интеллигенты зевали в своих КБ и учреждениях, почитываая Мориса Дрюона, а титаны духа творили нетленку в Новосибирском Академгородке и дачном посёлке Переделкино. И эти Зоны никак не пересекались. Из Академгородка (в случае Стругацких – из Пулковской Обсерватории и из секретариата Союза Писателей) такое устройство общества казалось справедливым, единствено возможным, неколебимо устойчивым, а мысль о том, что любой человек должен иметь право подняться с самого низа на самый верх, представлялась идеалистическим бредом, неудобным воспоминанием о свежем ветре начала 60-х годов. Вечный полдень позднего застоя, казалось, будет длиться сотни лет, одни величавые десятилетия будут сменять дургими без каких бы то ни было видимых изменений. Так думали разочарованные шестидесятники Стругацкие.
Если бы Стругацкие дописали свой роман, можно не сомневаться, журнал «Молодая Гвардия» почёл бы за честь предоставить свои страницы для первопубликации романа, прославляеющего устройство позднего СССР и критикующего просвещенческие иллюзии эпохи ХХ Съезда КПСС. Хотя... Инерция восприятия Стругацких, как идеологов демократии и прав человека, могла сыграть с ними дурную шутку. Ладно. Не будем гадать. Главное – Стругацкие, художники с безукоризненным чутьём, остановились вовремя и «Белый Ферзь» остался ненаписанным.
А несколько лет спустя такая стабильная, несокрушимая, поразительно устойчивая система Мира Архипелага развалилась в считанные дни, как кусок подмокшего сахара.
Говорят, сейчас супруги Дяченки, фантасты нового поколения, всласть оттоптавшиеся на сценарии "Обитаемого острова" (чудесным образом превратившие коробку фирменного горького шоколада в пакетик соевых батончиков), спешно дописывают «Белого Ферзя» по наметкам братьев Стругацких, торопясь успеть выпустить роман до падения очередного удивительно стабильного режима, разделённого, разумеется, на непреодолимые Зоны.
