Европа зашла в новый тупик, она радикализируется. Мир между местными радикальными националистами и исламскими экстремистами от мигрантов невозможен. Старый Свет не готов к решению этой проблемы. Александр Рар, эксперт Германского совета по внешней политике, рассказал «Эксперту Online» о том, как формируется в толерантных и политкорректных европейских странах ультраправый радикализм и как можно разрешить новый глубокий конфликт на континенте. Власти Европы должны искать новые модели сосуществования титульных наций с мигрантами.
– Теракт в Норвегии я бы сравнил с терактом 11 сентября в США. Десять лет тому назад он изменил Америку и заставил весь Запад бороться с исламским терроризмом. Я думаю, что теракт в Норвегии приведет нас к необходимости обдумать ситуацию. Государство оказывается беззащитным перед правым терроризмом. Полиция говорит, что нужно укрепить борьбу с ним, закрывать границы, контролировать интернет. В Америке после 11 сентября так тоже начали делать. Но тогда был враг извне. А сейчас – изнутри.
Нигде на нашей планете нет стран, которые поощряли бы или подготавливали националистических террористов. В противоположность той ситуации, когда отдельные страны поощряют исламский терроризм, приглашают людей из Европы и обучают их в спецлагерях.
Правые террористы действуют в отдельных странах, а не на международном уровне. С одной стороны, локализовать терроризм будет легче, с другой стороны, как с ним бороться, если такие отморозки появляются в недрах собственного общества?
– Здесь есть предмет для размышлений по поводу борьбы с ксенофобией или, кроме того, стоит подумать о политике в отношении мигрантов?
– Произошедшее в Норвегии рано или поздно приведет к размышлению о том, как вести диалог с правыми, откуда они появляются и отчего это все происходит. Но перед лицом этого жуткого теракта никто не пытается искать этому оправдание, потому что его нет.
В то же время очевидно, что здесь Европа зашла в тупик, она радикализируется с двух сторон. Так, десять лет назад выяснилось, что атаку на Америку (11 сентября 2001 года. – «Эксперт Online») планировали из Гамбурга, из гамбургской мечети, где собирались арабы. Они учились на Высших курсах Гамбургского университета, а на самом деле по вечерам планировали Третью мировую войну против Америки. Тогда это возбудило общество: все стали задумываться, что это за люди приезжают в Европу, живут, не интегрируясь в общество, и собираются с этим обществом воевать. Оказалось, что в разных городах Европы есть анклавы, куда местная власть не может войти, где действуют законы шариата и где исламские структуры уже имеют всю полноту власти. Этого Европа себе позволить не может.
Но, с другой стороны, Европа всегда жила духом либеральности и политической корректности, особенно последние 60 лет, и не хочет расставаться со своими принципами. Она не готова вести никакой диалог: с арабами говорить невозможно, так как у них радикальная позиция, но все понимают, что нужно что-то делать. Если не делаешь, идет радикализация справа. Это мы видим в Дании, в Голландии, во Франции, где, я думаю, многое покажут выборы. В Германии этого пока еще нет, но завтра может возникнуть. Есть в Швеции, в Норвегии, где все это проявилось в самой ужасной форме. Значит, внутри этих обществ есть громадный протестный потенциал против изменений жизни, изменений быта, против иммиграции и изменения самой Европы.
Политики, к сожалению, с моей точки зрения, просто беспомощны. Они не знают, что делать, они цепляются за свои либеральные идеи. Первая реакция премьер-министра Норвегии Йенса Столтенберга была такова: будем бороться за демократию, за наши ценности… Не знаю, насколько это можно сегодня делать: Запад борется за демократию в Ливии, наивным образом полагая, что арабам можно дать либеральную модель. В Европе борются за спасение евро, считая, что этот евро и дальше всех будет осчастливливать. Это немощность политики Европы.
Это страшно, потому что Европейский союз – с трудом вымученный политический союз, который привел мир и стабильность на европейский континент. Если здесь такие проблемы появляются, то их нужно пытаться решить. Но пока что я не вижу пути их решения.
– Почему «тонким местом» оказалась именно Норвегия? Ведь нагрузка мигрантов на Норвегию значительно меньшая, чем на Францию, например, Италию или Германию.
– Возможно, скандинавские страны, находящиеся на севере Европы, имеющие суровый климат и сравнительно небольшое число населения, были в меньшей мере подготовлены к наплыву мигрантов.
Франция и Англия со времен развала их империй принимали людей другой культуры, пытались интегрировать в свое общество, живут с мусульманским фактором фактически вот уже 60 лет. И с этим справляются, хотя и там сегодня возникли большие трудности. В Германии до середины 90-х годов, то есть до начала югославских войн, не было массовой миграции, проживало лишь небольшое число турок. После начала развала Югославии немцы из добродушия, наверное, и желания показать, какие они открытые, открыли все границы и пустили сюда несколько миллионов беженцев из Косово, Албании, Боснии и Герцеговины. После расширения ЕС и открытия границ сюда направились арабы из Франции, Испании. Они приезжали в Германию, понимая, что здесь хорошая социальная система, которая даст им возможность жить хорошо в центре Европы. Тогда в Германии начались движения скинхедов, которых раньше здесь не было. Это реакция на то, что миграция происходит слишком быстро. Население страны стало чувствовать, что мигранты получают деньги из госказны и живут лучше, чем работающие, но плохо живущие немцы. В обществе появились негодование и трения, но в Германии это не привело к терроризму или к расшатыванию государственного строя.
– То есть политика интеграции в Норвегии в меньшей мере адаптировала мигрантов к жизни в обществе?
– Европа всегда была очень самоуверенна, утверждая, что выстроила либеральную хорошую модель, которой нет альтернативы. Достаточно свободы, и каждый фактически может делать то, что хочет, если он грубо не нарушает законы. Поэтому сквозь пальцы следили за тем, что мигранты начали создавать свою культуру, быстро строить мечети. Когда мечеть строится медленно, к ней привыкают. Когда изо дня в день мечети появляются в каждом городе, люди начинают чувствовать себя некомфортно. Появилось все больше и больше мигрантов, не говорящих на языке страны, в которой они проживают. Без языка и без образования они не могут получить работу – появляется все больше криминала. Это вызывает протест у титульных наций. Это проблема всей Европы и России тоже: она потеряла империю, мигранты из Средней Азии и Кавказа считают Москву своей столицей, как это было в Советском Союзе. Также и внутри Европы: арабы, в третьем поколении живущие во Франции, считают, что Европа – это их родина и они могут ехать, куда хотят. До европейцев это с трудом доходит. Они не понимают, что прежняя жизнь прошла, что обе стороны должны как можно быстрее понять друг друга. Титульные нации должны понимать: они должны терпеть, что население будет расти за счет приезжих. Из-за того что они сами для себя выбрали такую комфортабельную жизнь – без детей или с одним лишь ребенком. И что приезжие будут менять культуру Европы. А мигранты должны понимать, что, приезжая в Европу, они все же должны уважать законы и традиции той страны, куда они едут, и пытаться ассимилироваться. Пока осознание этих реалий обеими сторонами – титульной нацией и мигрантами – идет с трудом и не так, как отцы Европы себе это представляли. Возможно, политики этот момент вообще «проспали».
– Кто, на ваш взгляд, виноват: страны, которые принимают мигрантов и не могут нормально организовать их адаптацию, или сами
мигранты, которые едут «в чужой монастырь со своим уставом» и не хотят привыкать к чужим традициями и правилам?
– Я думаю, что обе стороны виноваты одинаково. Нужно понимать, что мигранты – представители низших слоев своих стран. Они приезжают и начинают ненавидеть европейское общество, в котором не могут себя найти. Более образованные находят работу на родине. В то же время есть примеры очень хорошей интеграции в Европе высокообразованных людей из Пакистана, Индии, Африки. Они не создают проблем.
Виноваты те европейские власти, которые сквозь пальцы на все это смотрели и только сейчас спохватились или даже еще не спохватились. Они не знают, как действовать. Невозможно выгонять кого-то из Европы: некоторые приехали сюда давно, имеют паспорта здешних стран. Они – часть Европы и скоро будут частью европейской культуры.
Сейчас существует последняя возможность всеми силами стараться их ассимилировать. Не делать из них «немцев», «французов», «скандинавов». Но сделать из них «европейцев». И связать наши традиции с их традициями. Европа стоит перед этим вызовом.
Я думаю, что политики, как всегда это бывает в западных демократиях, думают, как выиграть следующие выборы. Поэтому они не способны на ведение долгосрочной политики. Ужасный случай в Норвегии должен заставить политиков думать, как действовать в этом направлении. Сейчас будут, конечно, бороться с правым террором, с нацистами и фашистами. С ними действительно нужно биться серьезно. Но потом возникнет вопрос, как убрать поводы правоэкстремистского терроризма. Для этого нужно будет находить новые модели сосуществования титульных наций с мигрантами.
Европа со своим свободомыслием, со своей демократией оказалась в очень сложной ситуации. 20 лет назад говорили, что не нужно других идеологий, западная демократическая модель победила, лучший мир уже не построить. Тогда мало кто мог себе представить, что эта свобода и приведет к тому, что на краю общества появятся такие уроды с той и с другой стороны, которые будут против этой демократии бороться.
– Если вернуться к норвежским событиям: идет следствие, появилась информация, что убийца был связан с британскими радикалами
и якобы был ими завербован. Насколько возможно существование сети правых террористов в Европе?
– Я не думаю, что английские радикалы натравили норвежца на его собственное правительство. Он сам радикализировался – в интернете – так же как и другие радикализируются в других идеологиях. Через интернет-общение в мире глобализации это сделать очень просто.
Имя этого норвежца может стать символом для правых в Европе, против этого действительно нужно вести борьбу. Но вести борьбу в интернете очень трудно, можно только запретами, закрывая страницы, только радикальными, недемократическими несвободными методами. Но если начинаешь в интернете запрещать одно, то недалеко и до полной цензуры.
