Капитализм и моральный запретКонсерваторы всерьез полагают, что все богомерзкое в современном обществе — от абортов до проституток и пидарасов — порождено государством. В безгосударственном обществе (а лучше, чтобы не рисковать, под опекой минимального теократического государства) люди вернутся к заповедям Христовым и к африканскому уровню рождаемости. Женщины наденут платки и пояса верности, а мужчины будут страдать повальной гетерастией. По-видимому, эти консервы — приверженцы ереси, согласно которой высшая власть не от бога, а от сатаны (Лк.4:6), и потому способна только развращать.
Между тем единственное, на что реально способно государство, — репрессировать человеческие потребности. Любое действие государства ограничивает потребление — либо посредством прямого запрета (например, запрета хранить и употреблять героин, литературной и прочей цензуры), либо косвенно, вмешиваясь в производство и тем самым его сокращая. Обычно государственное вмешательство оправдывают высоконравственными целями.
Действие капитализма, или свободного от насилия рынка, прямо противоположно. Капитализм — это господство потребителя. Вся производственная мощь создается и используется лучшим образом ради удовлетворения потребителей. Предприниматель думает не о страждущих, а только о собственной прибыли. Но его прибыль зависит от потребностей других людей, которые можно насытить. Когда насущная потребность масс в хлебе вполне удовлетворена, предприниматель ищет другие потребности, чтобы заработать. Разумеется, он не способен создать их, но может выявить. Мизес писал, что капитализм постоянно "расширяет круг удовлетворяемых желаний, потребители часто получают возможность насытить прежде не замечавшиеся потребности. Поэтому особой задачей капиталистического предпринимателя становится выявление новых желаний". Отчего эти потребности раньше не замечали, почему они были скрыты? Отчасти от низкого уровня потребления докапиталистических времен, когда люди были озабочены в основном тем, как бы им не умереть с голоду; отчасти из-за прямых государственных запретов. Если государство ограничивает потребление, то капитализм постоянно его расширяет. Никакая мораль не останавливает предпринимателя в погоне за прибылью. "Природа того, что желанно потребителю, не заботит предпринимателя и капиталиста, — продолжал Мизес. — Они просто его послушные слуги, и не их дело предписывать, чем ему услаждать себя. Если он хочет, ему дадут яд и смертельное оружие".
Предприниматель заинтересован в том, чтобы выявить и удовлетворить скрытые, репрессированные, в том числе аморальные желания масс. Сам он при этом не исповедует никакой морали. Безгосударственному обществу не нужны идейные движения в защиту негров или гомосексуалов. Для торжества справедливости достаточно беспринципной предпринимательской корысти. Богоугодное рабство падет, потому что рабский труд гораздо менее производителен, чем наемный, а значит, проигрывает в конкуренции и невыгоден предпринимателю. Богоугодной гомофобии в обществе станет меньше, потому что у пидоров есть кошелек, чтобы платить за специфические услуги, а также за личное оружие в кармане. Я объяснял это много раз, но не перестаю удивляться тому справедливому порядку, который возникает из бесконтрольной и аморальной стихии рынка.
Консерватизм направлен против безудержного потребления. В этом он совпадает с социализмом. Но если клерикалы сосредоточены в основном на ограничениях сексуального потребления, то социалисты (или светские клерикалы) настроены против материального потребления. "У всех сословий, — жаловался Мор в 1516 году, — заметно много чрезмерной пышности в одежде, излишняя роскошь в еде". Государству, по его мнению, следует закрыть все харчевни, публичные дома, винные и пивные лавки, чтобы уничтожить "губительные язвы" роскоши. Трудно представить, в какой ужас повергли бы Мора капиталистические витрины. Последние, конечно, нашли своих многочисленных критиков, левых аскетов, и без старого гуманиста. Маркузе постановил, что человек имеет право удовлетворять только элементарные потребности в пище, одежде, жилище — всем этим его должно обеспечивать государство. Остальные потребности, согласно ему, ложны и неестественны, потому что их человеку внушила капиталистическая система переизбытка товаров и рекламных образов. В отличие от Маркузе, Бодрийяр не надеялся на полную механизацию производства и государственное распределение, он мечтал о том, чтобы вернуться к первобытному собирательству, когда люди были по-настоящему счастливы. Несомненно, существуют убежденные аскеты (а не просто неудачники) как в сексуальной жизни, так и в быту, но таких всегда было ничтожно мало. Большинству людей проще отбросить идеологию, запрещающую им потреблять, чем противиться легкой возможности потребления, которую предоставляет им рынок. Вот почему капитализм подрывает консервативную и социалистическую мораль. Французские интеллектуалы впали в отчаяние и пессимизм, когда поняли, что в бездуховном "обществе потребления", где все классы ведут роскошную жизнь, красная революция невозможна. Точно так же в нем невозможна и консервативная революция.
Государство и консерваторы действуют в одном направлении — против аморального потребителя. Неудивительно, что они всегда оказывались союзниками. Рынок, свободный от государственного давления, действует в противоположном направлении. Отсюда следует, что рынок несовместим с консерватизмом. Это я хочу подчеркнуть. Предприниматель расширяет сферу потребления — за счет моральных запретов.
Моралисты всех времен понимали разлагающее влияние свободной торговли и требовали государственных ограничений. Государство они сравнивали с суровым отцом, который обязан заботиться о неразумных и шаловливых гражданах-детях и, если необходимо, наказывать их. Блаженный Августин считал свободную волю источником греха и призывал к государственному преследованию еретиков. Он ссылался на строчку из Евангелия, которая позже стала девизом инквизиции: "compelle intrare", "принуди войти" (Лк.14:23). В "Апокалипсисе" описана кара господня, которую навлекла на себя "великая блудница" — Рим, центр международной торговли. Рим сверкал драгоценностями и растлевал все народы, обогащая горделивых купцов. Господь консерваторов, этот высший вселенский чиновник, был возмущен блудом и роскошью римлян и испепелил город под ликование верующих. Торговцы во всем мире скорбели по "блуднице", потому что никто больше не покупал у них товаров (Откр.18:11-13). Библейская фантазия выражает извечную и оправданную ненависть моралистов к свободной торговле, растлевающей человечество, а также их надежду на справедливое вмешательство высшей силы.
Капитализм совершает революцию в области нравственности. Времена наиболее консервативные, вроде тысячелетия средневековья, отмечены жесткой регламентацией производства и удушением рынка. Наоборот, когда частная собственность защищена и государство не мешает торговле, как в Древней Греции и особенно в Древнем Риме, нравы общества довольно свободны. Нравственная закостенелость XIX века — наследство прошлых веков. Оно выражено, например, в гомофобном законодательстве, которое искажало работу рынка. Впрочем, уже тогда обозначилась рыночная тенденция к либерализации моральных устоев. Достаточно вспомнить выступление Карла Ульрихса, немыслимое прежде, или издания английских поэтов-уранистов. До России тенденция докатилась к началу ХХ века (
http://vk.com/wall16699881_1112). Считать, что свободные нравы прошлого столетия — целиком заслуга (или дурное влияние) разросшегося государства, так же нелепо, как полагать, будто рабочее законодательство, а не естественное развитие капитализма, позволило сократить рабочий день и повысить зарплаты. Мораль агрессоров держится в обществе только усилиями агрессоров, то есть государства. Безгосударственный, совершенный капитализм — самоубийство для консерваторов.
Только государство мешало предпринимателям делать деньги на тех потребностях, которые были объявлены незаконными из-за противоречия с религиозными догмами. Предпринимателю выгодно разнообразие потребностей, следовательно — снятие государственных и моральных запретов. Однако на практике предприниматель редко рискует своим состоянием, чтобы осудить современное законодательство. Та же забота о прибыли способна сделать из него консерватора — но только при условии государственного давления на рынок. Успешный предприниматель подстраивается под те насильственные ограничения, которые на него налагает власть, и не брезгует выполнять государственные заказы. Вот почему против репрессивных, в сущности антикапиталистических законов, нарушающих частную собственность негров, женщин, гомосексуалов, обычно выступали, как ни парадоксально, силы, враждебные свободному рынку. Примеров более чем достаточно. Знаменитый Магнус Хиршфельд, который добивался отмены уголовной статьи за мужеложство в Пруссии, был типичным социалистом. У сторонников капитализма редко хватало мужества и интеллектуальной честности, чтобы защищать частную собственность до логического конца и гнать государство с частных владений ссаными тряпками даже в тех случаях, когда религия оправдывала такое вмешательство. Бентам первым выступил за декриминализацию мужеложства в Англии, за которую государство в XVIII веке карало повешением. Кроме того, он осудил государственное преследование за полигамию и скотоложество. Современные консерваторы называют себя преемниками классического либерализма, однако не допускают свободы для пидарасов. Секс, брачные сделки и воспитание детей их бог придумал только для гетерастических овец. "Естественный порядок" для них описан в библии, а не в учебниках биологии. Внимание социалистов к агрессии против пидоров — удобный повод, чтобы, не напрягая мозги, объявить эту агрессию благой и антисоциалистической. Консерваторы, таким образом, — не сторонники частной собственности, а обыкновенные агрессоры.
Пример скрытой массовой потребности, которую спешат выявить и удовлетворить предприниматели, — сексуальность. Известно, что прон — один из самых популярных запросов в поисковиках. Сексуальность вообще — аспект дьявольской природы потребителя, а не государства. Стало быть, капитализм неизбежно освободит сексуальность. Не только в секс-шопах, но главным образом, я полагаю, посредством рекламы. Сексуальность давно и успешно используется рекламодателями, и только государственные запреты, консервирующие анахроническую мораль, мешают развесить по городу громадные изображения гениталий со слоганами. Стыд обезьяны перед своими органами — совершенно чудовищный. Не так давно она стеснялась обнажить лодыжку. Предприниматель задрал женщинам юбки и сбросит совсем, если дать ему волю. То же касается мужских штанов.
Важно пояснить один момент. В отличие от консерваторов, я не предписываю рынку какой-либо нравственной миссии, которую он "должен" выполнить. Я указываю на естественную тенденцию, которая будет преобладать в рыночном обществе независимо от чьих-либо моральных оценок. И если объективная тенденция соответствует моим желаниям, то это всего лишь счастливое совпадение. Даже если бы рынок потворствовал консерваторам (что является внутренним противоречием), я не перешел бы на сторону его противников, потому что частная собственность остается синонимом свободы, физической свободы от домогательств посторонних людей с другими, чем у меня, ценностями. В силу этого я допускаю и приветствую общины консерваторов, каких-нибудь мормонов или шекеров, которые огородятся высокой стеной от нормальных людей и будут жить так, как им, а не мне, заблагорассудится. Мне нравятся ненормальные. Нравится разнообразие. Стремление консерваторов, с одной стороны, заставить всех жить по древнееврейским нормам и, с другой стороны, стремление социал-демократов отменить "гетеронормативность", превратить всех в бесполые и безрасовые одинаковые существа — стремления одинаково тоталитарные — мне отвратительны.
Напоследок я разберу христианский аргумент, который ошибочно приписывают либертариям, о растлевающем влиянии социального государства. Христиане убеждены, что люди на Западе стали меньше рожать, потому что в старости и трудных ситуациях живут на пособиях: государство подает им стакан воды вместо детей. Отмените пособия — и время обратится вспять, в семьях снова будет по десять детей, хотя бы для страховки родителей в старости. Христиане не замечают, что капитализм давно разрушил аграрное общество, где благосостояние семьи зависело от количества рук, занятых в поле. Сегодня семью может содержать один человек, не нуждающийся в помощи детей, как и они, когда подрастут, не будут нуждаться в родительской помощи. Небывалый рост уровня жизни при капитализме обеспечил индивиду экономическую независимость от родни, а также, как следствие, интеллектуальную независимость от ее коллективистской морали. Мораль семейной общины предписывает жертвовать собой ради продолжения рода: мужчине — любить исключительно женщин, женщине — бесконечно рожать, обоим — сочетаться брачными узами до гроба. Средневековые крестьяне под давлением феодалов были вынуждены жить в общинах, чтобы не умереть от голода. Частная собственность, торговля и механизация производства разрушили эту общину вместе с ее моралью, которую до сих пор старательно консервируют моралисты. Далее, государственные пособия не превращают людей в инопланетные существа. Граждане социального государства имеют обыкновенные человеческие потребности. Они реализуют их, когда получают такую возможность. Аргумент христиан ошибочен, потому что приложим и к свободному обществу. Заработанные деньги воздействуют на человека так же, как деньги, подаренные государством: он распоряжается ими так, чтобы удовлетворить свои потребности. Люди делают аборты, сдают родителей-маразматиков в дома престарелых, употребляют наркотики и снимают проституток, потому что хотят и имеют на все это деньги. В свободном обществе большинству людей придется потрудиться, чтобы удовлетворять себя, но когда они заработают достаточно, то будут вести себя не более сдержанно, чем паразиты социального государства. В глазах консерватора капиталистическое общество будет настолько развращено, что он будет взывать к возвращению мудрого и справедливого государства.
http://vk.com/feed?w=wall16699881_1775
