Сегодня все больше людей приходят к выводу о том, что человечество движется совсем не по тому пути, по которому было бы нужно, и что обещания прогресса, развития, всеобщего процветания оказались ложными или вообще недостижимыми целями.
Сто лет назад большинство людей смотрели в будущее с оптимизмом, ожидая перемен к лучшему, которые были в каком-то смысле гарантированы самой логикой истории. Сегодня в обществе доминирует настроение если не апокалиптическое, то по меньшей мере скептическое. В «безудержный рывок человечества вперед — к прогрессу и процветанию» мало кто верит. И хотя техническое развитие продолжает идти полным ходом, механизмы совершенствуются, машины становятся все более и более «умными», средства связи оттачивают свои возможности, человечество не становится от этого счастливее, справедливости в общественном устройстве не прибавляется, никаких духовных и моральных вершин прогресс не гарантирует. Польский социолог Петр Штомпка справедливо заметил, что «если до первой четверти ХХ века в гуманитарных науках преобладала идея прогресса, то позднее все популярнее становилась теория циклических кризисов, теория катастроф».
От прогресса к эсхатологии (смена ориентиров)
Если в начале века тревогу относительно проблематического будущего человечества били лишь отдельные интеллектуалы — Освальд Шпенглер, провозгласивший «Закат Европы», Фридрих Ницше, указавший на подъем нигилизма и «смерть Бога», то в наши дни ощущение катастрофы становится распространенным в самых широких слоях, проникает в массовую культуру, становится преобладающим мировоззрением. Обещанный вечный мир, гуманизм, справедливость, поступательный рост благосостояния, искоренение бедности, моральный взлет человечества, ожидавшиеся в самое ближайшее время, и не думают воплощаться в жизнь. Наряду с оттачиванием техники растет отчуждение, технологии вытесняют жизнь, а новейшие достижения науки используются для совершенствования военного комплекса мировых гегемонистских держав. Чем больше говорят о мире и спокойствии, тем больше кровавых жертв и насилия.
Самое время задуматься: как объяснить такой поворот? Каковы его идейные основания? Должны же быть какие-то структурированные принципы, возводящие все это в систему. Не должен ли рост скепсиса и разочарования привести нас к теории регресса, как когда-то надежды на светлое будущее породили теорию прогресса?
Традиционализм как философия и его появление в России
Такая теория на самом деле давно создана и развита, хотя и являлась до самого последнего времени достоянием относительно узкого круга интеллектуалов. Речь идет о традиционализме — философии, мировоззрении, идеологии, стиле. Самое время обратить на него более пристальное внимание.
Хотя традиционализм пришел в Россию более двадцати лет назад, когда были сделаны первые переводы классиков этой философии — Рене Генона, Юлиуса Эволы, Мирчи Элиаде, Титуса Буркхардта и др., опубликованы первые тексты собственно российских традиционалистов, первая представительная конференция (даже своего рода съезд) традиционалистов прошла совсем недавно — этой осенью. В нем приняли участие как видные фигуры европейской ветви этого движения (шейхи суфийского ордена Абд аль-Вахид и Яхья Серджио Паллавичини, традиционалистский издатель профессор Клаудио Мутти, издатель и исследователь Кристиан Буше, публицист Лоран Джеймс), так и те люди, с которыми понятие традиционализма связывается в России. И хотя на съезде в основном обсуждались темы классические для этого направления (традиция против современного мира, утрата обществом духовной вертикали и представления о сакральном порядке, критика западной цивилизации и штудии в области традиционных религий — православия, ислама, индуизма и т.д.), прозвучали и не совсем обычные для этого направления темы: метафизическая интерпретация постмодерна, философия хаоса, структурно-лингвистический анализ религии и духовных философий. Акцент организаторов конференции ставился на философии Платона и ее влиянии как на классические религии, так и на различные философские системы.
Двадцать лет, пролегшие между возникновением интереса к традиционалистской философии в России и датой проведения первого съезда традиционалистов для освоения такого сложного для понимания учения — срок относительно небольшой. И тем не менее, как отметили европейские классики этого направления, российская школа традиционализма не только состоялась, но и представляет собой оригинальное живое и в значительной степени реактивное направление, вобравшее в свои ряды много интеллектуальной молодежи, студентов, аспирантов и ученых. Эта связь российского традиционализма с академической средой, не совсем привычная для западных представителей этого течения, подчеркивалась еще и тем, что организатором конференции стал социологический факультет МГУ и активно действующий при нем в последние годы Центр консервативных исследований. В работе конференции принимали участие целый ряд докторов и кандидатов наук, аспирантов и студентов.
Участник конференции известный традиционалист Клаудио Мутти так сказал на заключительном пленарном заседании о состоянии современного российского традиционализма: «Я поражен тем, что увидел здесь, приехав в Москву спустя 20 лет после моего первого визита. Тогда эта страна распадалась, по улицам ходили странные люди. Я не мог себе представить, что через 20 лет вопросы традиционализма будут трактоваться здесь на таком уровне и с таким энтузиазмом. Это значительно отличается от всех традиционалистских мероприятий, на которых мне приходится бывать в Западной Европе. Я хотел бы отметить, что, когда речь заходит об обсуждении тех вопросов традиционализма, которые поднимались на этой конференции, в Западной Европе царит совершенно другая атмосфера. Во-первых, аудитория, собирающаяся там, даже в крупных европейских столицах, представляет собой несравнимо меньшее количество заинтересованных людей. Но больше всего я впечатлен той степенью проработанности и глубины, с которой выступавшие участники излагали свои аргументы. Во-вторых, в Западной Европе традиционализм в основном представляет собой консервативное направление, которое настаивает либо на сохранении того, что есть, либо на воспроизводстве того, что есть. Или является для многих неким алиби для того, чтобы ничего не делать… Но здесь, в России, я увидел, что традиционализм пронизан творческим новаторским духом. Даже сам факт того, что этот конгресс посвящен Постмодерну, является знаком креативности и оригинальности подхода».
Рене Генон: основы философии
Что же такое традиционализм? Это направление связано с трудами и идеями французского философа Рене Генона (1886— 1951). Если мы посмотрим на Генона с социологической точки зрения, то он покажется не таким уж и сложным и запутанным мистиком, каким его иногда представляют. Более того, будучи крайним консерватором, Генон во многом предвосхитил философскую методологию Постмодерна, хотя и в очень особом смысле.
Суть теории Генона состояла в следующем. Существует два типа обществ — традиционное и современное, полностью различные в своих базовых установках, ценностных системах и социально-политическом укладе (с этим согласился бы любой гуманитарий и социолог). Но подавляющее большинство современных людей автоматически отождествляют себя с обществом Модерна, с современным обществом и впитывают в себя некритически, посредством внушения, установки современного мира. Поэтому и о мире Традиции, о традиционном обществе современный человек составляет представление исходя из заведомо заданной установки. Традиционное общество видится по умолчанию как нечто недоразвитое, темное, основанное на предрассудках, иррациональных допущениях, как нечто ненаучное, нецивилизованное, технически отсталое. Иными словами, традиционное общество мыслится как первая ступень программы, предшествующая «настоящему обществу» — обществу Модерна. Такой подход основан на аксиоматическом признании того, что мир развивается в сторону совершенства (от малого к большому, от худшего к лучшему, от простого к сложному) и что ходом мировой истории управляет прогресс.
Рене Генон же предложил совершенно противоположный взгляд на вещи. Он показал, что прогресс есть не что иное, как идеология, социальная модель объяснения существующих вокруг нас сложных процессов, и поэтому нельзя брать его за аксиому. Это гипотеза, не более того, завоевавшая себе право быть догмой в ходе, по мнению Генона, не совсем честной борьбы. Отсюда и непонимание Традиции и ее ценностей, отсюда идолопоклонничество в отношении материи, времени, техники, индивидуализма и серии все новых и новых автоматов. Но стоит отбросить предрассудок прогресса, и мир откроется в ином свете. Традиционное общество окажется не «недосовременным», а просто радикально иным, основанным на вечности, сакральности, иерархии, обращении к Богу и духу, а не к материи и к чувственному опыту. Стоит оторвать взор от земли, к которой он прикован, и обратиться к небу, как мы поймем, что именно Традиция, в том числе религиозная традиция, говорит нам о духе, душе, бытии, мире и Боге то, что требуется нашей душе, тогда как современное общество обслуживает только телесные нужды. При этом ценности плоти и низшие психические ощущения не просто учитываются, но начинают преобладать, вытеснять ценности духовные. По мере модернизации идет полный разрыв с миром бытия, Первоначала. Человек удаляется от своего архетипа. Общество утрачивает порядок и рассеивается по фрагментам, атомам, деталям, индивидуумам. Традиция есть цельность, современность есть энтропия, дисперсия, рассеяние, причем возведенные в ранг ценности и активно насаждаемые повсюду.
Так Генон в своей работе «Кризис современного мира» подвергает уничтожающей критике всю западную цивилизацию в ее основе, предрекая ей скорый и неизбежный конец. При этом он выдвигает альтернативную систему ценностей, которую находит в традиционном обществе, устроенном на основах духа, религии, веры иерархии, метафизики. Так пропорции меняются: вместо привычной для современных людей идеи прогресса и постановки современного общества над традиционным Генон выдвигает прямо противоположную идею: современность есть не прогресс, а регресс, упадок, падение человечества в бездну материи, чувственности, телесности и механичности. Модерн есть деградация Традиции, процесс распада цельности, путь в никуда. Следовательно, те силы, философии, социально-политические течения, которые ориентированы на модернизацию традиционного общества, являются, по Генону, носителями зла извращения, ведущими человечество к гибели. Все современное для Генона порочно, все традиционное заслуживает уважения и почитания.
Религия, иерархия, сакральность, метафизика истинны — атеизм, демократия, профанизм, рационализм ложны. Так мы получаем радикально новый взгляд на сущность исторического процесса: это не путь вверх, но скольжение вниз, не приближение к истине, но удаление от нее, не движение к духовным горизонтам, но погружение в материальные бездны ничто.
«Долго ли это может продолжаться?» — спрашивает Генон. И отвечает: «Нет, не долго». Мы вплотную приблизились к роковой черте. В своей фундаментальной книге «Царство количества и знаки времени» Генон описывает полностью материальный мир «великой пародии», которая должна прийти за последним пределом материализма и атеизма.
В этих картинах мы безошибочно узнаем фигуры традиционных религиозных эсхатологий: фигуру антихриста — у христиан, дадджала — у мусульман, «эрев рав»/ великого смешения — у каббалистов.
Генон полагает, что Запад в его экспансии, в его стремлении к глобализации ничто остановить не может. Но отдельным уникальным личностям, способным осознать всю драму исторической ситуации, предлагается сделать героическое усилие, вырваться из плена гипноза современности, объединиться в сакральную элиту последних времен и водрузить знамя традиционализма, как последним хранителям священного перед лицом восставшего ада. Община традиционалистов (людей, исповедующих традиционные религии и способных осознать истинное качество окружающего нас мира) становится по его теории «ковчегом спасения».
В конечном итоге философия Генона оптимистична. Описав ужасы современного мира и его неизбежный крах, он указывает, что любое космическое проявление есть иллюзия и за концом этого мира начнется иной. А истина же всегда остается вечной и скрытой за пеленой зеркальной игры, но дух метафизика способен проникнуть в нее даже в самых трудных условиях.
Сам Генон на определенном этапе своей жизни принял ислам, поселился в Каире, стал суфийским шейхом и навсегда порвал с Западом и западным обществом, которые считал источником мировой заразы духа. На собственном примере он показал, как можно уйти от современного мира Запада и найти духовную родину на Востоке (пока еще менее пронизанном дьявольскими структурами современности).
Восстание против современного мира Юлиуса Эволы
Последователи Генона сделали из его мировоззрения различные выводы. Кто-то вслед за мэтром перешел в ислам. Кто-то попытался применить его идеи к христианству или иудаизму. Показателен случай итальянского традиционалиста Юлиуса Эволы (1898—1974), которого по праву можно считать второй после Генона величиной в этом направлении. Эвола, будучи по своему темпераменту воином и бойцом, не ограничился пассивным отторжением современности, но предложил дать ей бой, бросить ей вызов, примкнув к европейскому движению Консервативной революции, и постараться возродить общество на принципах Традиции. Эвола утверждал, что Запад первым вошел в фазу извращения, упадка и деградации, приняв декадентские ценности демократии, либерализма, гуманизма и материализма, но ему суждено первым и выйти из этого кризиса. Поэтому Эвола призывал не просто констатировать «кризис современного мира», но и восстать против него. Так, основная книга Эволы называется «Восстание против современного мира». В ней он описывает структуру традиционного общества, показывает траекторию его вырождения и упадка и набрасывает план по реставрации Традиции в ходе активной и полнокровной метафизической, духовной, но также и политической и экзистенциальной борьбы. Эвола убежден, что надо уничтожить корень европейского упадка и вернуться к духовным основам Европы, воссоздав своего рода «Новое Средневековье».
Свои идеи Эвола пытался воплотить в жизнь самыми разными способами и, несмотря на крах некоторых политических начинаний, так или иначе связанных с Консервативной революцией в ХХ веке, он остался верен своей изначальной установке на придание традиционализму практического, оперативного измерения, изменяющего и окружающий мир, и самого субъекта. В конце жизни Эвола сосредоточился на стратегии «оседлать тигра» (так называется одна из его поздних работ), то есть не просто противодействовать тенденциям современности, но встать на сторону некоторых революционных течений, направленных против современного мира, хотя и не по консервативным соображениям, а потом перевести их в иное русло. Так, он выдвинул тезис об «обособленном человеке», который способен сохранять вертикальное положение среди распадающегося, разваливающегося мира современной либеральной дегенерации. Еще Артур Мюллер ван ден Брук, другой консервативный революционер, предложил концепт: «Раньше консерваторы стремились противостоять революциям, мы же должны в них влиться, и возглавить, и увести их в ином направлении». Поздние идеи Эволы прекрасно вписываются в эту логику.
Традиционализм и нонконформизм
Влияние Генона и Эволы на определенные круги западных интеллектуалов было чрезвычайно сильным. Они вдохновляли многих философов (в частности, Рене Домаля, Жоржа Батая, Жильбера Дюрана, под их влиянием находились Андре Жид, Антонен Арто, Эзра Паунд, Жан Парвулеско, Эрик Ремер). Конечно, в силу их радикальной критики современности и самих ее основ они не могли рассчитывать на широкое признание и достойное место в общем контексте современной философии, но все те, кто интересовался нонконформизмом, кто стремился выйти из-под гнетущих рамок либеральной политкорректности, не могли пройти мимо них безразлично. Они либо внушали ненависть, либо, напротив, захватывали.
Как бы то ни было, за столетие философия традиционализма сложилась в некое самостоятельное идейное течение. В России его открыли представители так называемого Южинского кружка (Ю. Мамлеев, Е. Головин, Г. Джемаль) еще в 60-е, но сами труды традиционалистов начали издаваться с конца 80-х.
Причины актуальности традиционализма
Есть несколько причин, согласно которым важно с повышенным вниманием отнестись к этой философии?
Кризис современной цивилизации, внутренние противоречия западной идеологии, явно выпирающие двойные стандарты международной политики, моральный кризис технократического общества налицо. И для того, чтобы корректно осмыслить и описать то, с чем мы имеем дело, чтобы достоверно осмыслить кризис современного мира, необходим теоретический философский инструментарий, который помог бы найти верные рецепты. Раньше эту функцию отчасти выполняла марксистская критика, которая жестко критиковала либерал-капитализм, вскрывая его наиболее болезненные противоречия. Но в наше время идейный потенциал марксизма как критической теории исчерпан. Он не имеет корректных средств для описания тех процессов, которые разворачиваются в современном мире, и, кроме того, марксизм получил очень тяжелый, скорее всего, смертельный удар при развале социалистической системы. Поэтому критика слева перестает быть популярной. Наступает время критики справа. Это предвидел французский традиционалист Рене Аллё, который написал очень проницательную статью «Генон и Маркс», показывая сходство этих философов в их беспощадной критике западного буржуазного мира. Причем у Генона эта критика еще более тотальна.
Параллельно разочарованию в прогрессе растет влияние консервативных идей. Но консерватизм останется бессодержательным, если будет защищать лишь то положение, которое есть сейчас, status quo. То, что есть сейчас, изменится, а значит, изменится и консервативная идеология. Поэтому необходимо обратиться к более глубоким ценностям, неизменным и относящимся к вечности. Это как раз и предлагает традиционализм со своей фундаментальной критикой исторического времени, отвержением прогресса и апологией неизменного вертикального духовного порядка, со своей бескомпромиссной верой и призывом вернуться к корням, к обычаям, к религии и ее неизменным истинам. Традиционализм есть ядро последовательного консерватизма.
Россия должна выбирать свой путь в стремительно разлагающемся мире. Это разложение подается в виде технического и социального совершенствования, но на самом деле, заводит ситуацию во все более глухой тупик. Создание спекулятивной финансовой экономики довело мировое хозяйство до состояния глубокого кризиса. Американская модель управления миром через управление финансами и резервной валютой поставила на грань банкротства не только многие страны, но и сами США. В такой ситуации необходимы не технические меры, а радикальное решение, поворот. Традиционализм предлагает для этого весь необходимый философский, идейный, концептуальный и социологический арсенал.
Такова актуальность традиционализма. И поэтому первый съезд традиционалистов в России проходил вовремя — именно тогда, когда для этого сложились исторические условия.
К политическому платонизму
Теперь о результатах традиционалистского съезда. В мире идей и философских концептов время течет иначе, чем в обыденной жизни. Незначительные изменения в структуре той или иной теории, оригинальное построение концептов или философских умозрений могут повлечь за собой очень серьезные изменения. Поэтому было бы наивно ожидать каких-то готовых решений от этого чрезвычайно своевременного мероприятия. Но тем не менее эти результаты были.
Многие докладчики поставили своей целью показать, что философские истоки традиционализма Генона и его последователей чрезвычайно близки к платонической традиции — с ее полноценным и радикальным идеализмом, с утверждением неизменности мира принципов, идей, образцов и круговоротом отражений в мире явлений и материальных тел. Чем дальше копия отходит от оригинала, тем больше она теряет сходство с ним. Тем больше обосабливается от него, тем самым утрачивая и смысл, и сущность, и бытие, и красоту, и истинность.
Иными словами, традиционализм может быть воспринят как радикальный платонизм, а следовательно, он может качественно обогатить свой язык через масштабную апелляцию к платоническим источникам в самых разных традициях — от христианской догматики отцов-каппадокийцев до мистики Дионисия Ареопагита или исихатов. В исламе платонизм, помимо собственно философов аль-Фараби или ибн-Сины, пронизывает суфийскую традицию, шиитский гнозис и философию Ишрака. В иудаизме платонизм является базовой картой для каббалы с ее теориями эманаций. Поэтому именно платонизм дает серьезное философское основание для развития диалога традиционных конфессий в той степени, в которой они стремятся отстоять свою идентичность и выстоять перед напором секулярной глобализации. На догматической основе межконфессиональный диалог дальше определенной черты не возможен под страхом утраты идентичности и впадения в синкретизм. Собственно традиционалистский язык слишком экстравагантен и изощрен для того, чтобы быть универсально приемлемым. А платоновская философия, прочитанная глазами традиционалиста, усвоившего прежде Генона и Эволу, как раз дает прекрасное основание для выработки консолидированной позиции всех сил мира, которые встают на сторону сакрального. Кроме того, вооружившись платонизмом, традиционализм может легко войти в академическую сферу и изложить свои взгляды на том языке, который в этой среде считается приемлемым.
Этот вывод еще потребуется отстоять и закрепить, но направление обозначено. В самом крайнем и радикальном случае мы можем говорить о политическом платонизме и даже о платонической революции.
Критика дьяволополиса: открытие «яйца мира» снизу
Другим важнейшим выводом традиционалистского съезда стало осмысление самого явления Постмодерна. Генон описывает исторический процесс как три состояния «Космического Яйца» (образ заимствован из орфической и индуистской традиции, отголосок этого символизма мы встречаем в традиции красить яйца на Пасху). В нормальном случае (традиционное общество) «Яйцо Мира» открыто сверху, и лучи первоначала (Бога) проникают в мир напрямую, делая каждую вещь символом, отражением, проявлением высшего бытия. Это и есть сакральный мир, Вселенная, омываемая светом святости. Второе состояние соответствует современному миру — «Яйцо Мира» закрывается сверху. Лучи более не достигают вещей. Каждая вещь начинает означать только саму себя. Это профанный (не сакральный) порядок, эпоха материализма, рационализма и гуманизма. Но в своей книге «Царство количества и знаки времени» Генон описывает и еще одно состояние, которое он помещает в будущее (он умер в 1951 году). Это открытие «Яйца Мира» снизу, когда вещи начинают служить опорой не для небесных влияний, но для прямого вторжения демократических сущностей. Вещи становятся не просто несакральными (профанными), но «одержимыми», «бесноватыми». Генон называет эту последнюю фазу истории «великой пародией». В христианстве это описано как эпоха антихриста. Антихрист пародирует Христа.
Это и соответствует пониманию Постмодерна в трактовке традиционалистов. Вместо идеального традиционалистского кастового государства, описанного в том числе и у Платона, вместо Платонополиса мы являемся свидетелями появления антигосударства, антиполиса — Дьяволополиса. Это такой социально-политический строй, в котором все нити сводятся не к единому началу (σψμβολη — по-гречески — соединяющий), но к разделению, коррупции, разложению, энтропии и рассеянию (а это и есть погречески «дьявол», от diabolh, то есть «разделяющий», «разъединяющий»).
Таким образом, традиционалисты должны несколько пересмотреть классическую критику Модерна, которую сформулировали основатели этой философии, и перейти к критике Постмодерна, а значит, не профанизм, а пародия, симулякр, подделка становятся главными врагами традиционализма и главными чертами Дьяволополиса.
Не профанное, но псевдосакральное, не атеизм, но псевдорелигия, не жесткий диктат материалистических догматов, но мягкая «вседозволенность» безразличного открытого общества — вот что представляет собой главный вызов традиционализму.
Дьявол описан в Традиции как пересмешник и как обезьяна Бога. В одном из докладов прозвучала идея: в структуре Дьяволополиса вещи приобретают общий количественный эквивалент — цену. Сведение вещи к деньгам, а денег к набору цифр или к штрихкоду суть выражение их интеграции в Дьяволополис, механизм проникновения в них лучей «той стороны», бьющих из-под дна «Яйца Мира». Вещь теряет настоящую ценность в тот момент, когда приобретает цену и, соответственно, ценник. Но наша цивилизация построена целиком и полностью на деньгах. Значит, это цивилизация Мамоны. А служить Богу и Мамоне одновременно нельзя.
Так традиционалистский и консервативный подход выводит нас на просторы социальной критики, отвержения капитализма и оппозиции современной экономической системе.
Эсхатологический выбор России
На конференции на удивление мало (для подобных мероприятий, где собираются русские интеллектуалы) говорилось о России. Это показательно. Россия — часть современного и отчасти постсовременного мира. Хотим мы этого или нет, но на нас очень сильно влияют те процессы, которые происходят на Западе. Стремимся ли мы подражать Западу открыто (модернизация, либерализм, вестернизация) или думаем об адаптации западных технологий к национальным интересам, мы находимся в плену западных концептов, западных наук, западных теорий, западного языка. А раз так, то мы являемся периферией Дьволополиса, не его альтернативой, а его захолустной провинцией, которая сохраняет по инерции какие-то связи с традиционным обществом — не по собственной воле, решимости и выбору, а потому что тенденции и указания из «центра» доходят до нас с трудом и кое-как. Россия не анти-Запад, но недо-Запад. Элиты хотели бы видеть ее «Западом», но сами его очень плохо понимают, а массы, кажется, не понимают вообще ничего.
Постмодерн приходит к нам через масс-медиа, стили, привычки, моды, компьютерные сети, молодежную культуру. Но при этом практически не осознается и глубоко не затрагивает. При этом общество пребывает в целом в нерешительности: оно уже больше не стремится, как в 90-е, «за границу», не жаждет подражать Западу во всем, вплоть до мельчайших деталей, но и не может закрепиться вокруг какой-то альтернативы, не может настоять на самобытности, так как это русское самобытие неуловимо и невнятно.
Да, на пути в бездну мы продвинулись не так далеко, как общества Запада, но это не значит, что мы полны решимости не идти этой дорогой вовсе, что мы сознательно выбираем Традицию. Конечно нет. И напрасно. Если Россия хочет выжить духовно, она должна встать под иные знамена — под знамена Традиции, радикального консерватизма, православной веры в союзе с другими традиционными конфессиями и, если угодно, под знамена «Революции против постсовременного мира». Те, кто открыли для себя традиционалистское мировоззрение, такой выбор сделали.
Впереди кризис и скорый конец известного нам порядка. Генон совершенно обоснованно утверждал, что долго это убожество продолжаться не может. Все знаки времени налицо. Люди Платонополиса свой выбор сделали. За всех остальных другую долю выбрали власти Дьяволополиса.
Есть ли у России шанс свернуть на иной путь? Он есть всегда, были бы воля, ум и решимость. Надо превратить лишь наш видимый недостаток (отставание) в достоинство и сделать решительный шаг, но не вперед (там бездна), а… (вы подумали назад, но вот и не назад) — в вечность.
http://www.odnako.org/magazine/material/tradicionalizm-protiv-dyavolopolisa/
