К началу следующего рабочего дня ребят на этаже было больше сорока.
Этаж пришел в движение – загудел, заорал и захлопал дверями, запрыгал и завизжал до одури.
Кто-то, очень близко от кабинета Марины, ломающимся голосом завывал под гитару какие-то
противные песенки с матерками.
И даже при радостных встречах постоянно неслась по этажу на все голоса громкая матерная речь.
Всё это действовало на нервы, но Марина старательно проводила индивидуальные беседы,
стараясь запомнить каждого и узнать о нем побольше.
Вот уже собеседование прошли все.
Не прошли только трое, занимавшие комнату №1: Бульбаков Игорь, Чеснер Владимир,
Бейбутов Искандер.
У Марины появилась мысль: пойти и проверить, есть ли там кто, в этой первой комнате.
Но не так-то просто оказалось открыть свою дверь. Она была снаружи завалена сломанной
мебелью.
Когда Марина выбралась из своего кабинета, она была потрясена увиденным…
Весь этаж был захламлен, замусорен, заплеван семечками, окурками и мокротой так,
что ходить надо было осторожно, чтобы не наступить и не споткнуться.
Везде валялись коробки, сломанные стулья, битое стекло, рваные пакеты, огрызки, окурки,
семечки, кожура от арбузов и дынь, куски грязи и даже камни.
В одной секции валялся в луже разорванный презерватив, видно, таскали в нем воду.
И только теперь она вспомнила, что в любую минуту могли прийти проверяющие…
Любая комиссия!...
В самые первые дни учебного года все они проявляют особую активность и бдительность
«в воспитании подрастающего поколения».
Могут прийти не только из лицея, но даже из мэрии, газет, телевидения, полиции,
родительского комитета…
Еще и не додумаешься сразу, откуда могут прийти проверяющие…
И уж точно можно было ждать прямо сию минуту заместителя директора лицея
по воспитательной части Раису Владиславовну Турмухину.
Может быть, она уже где-то на этажах...
Не раздумывая о педагогичности своих действий, Марина побежала в санузел, схватила веник,
совок и начала сметать и сваливать в ведро мусор.
Она быстро носилась по секциям, растаскивая по кладовкам крупные предметы.
Надо сказать, что при ней никто не добавлял ей работы.
Ребята следили, посмеивались, но не мешали.
Работа с сумасшедшей скоростью в считанные минуты дала результат: чисто!
Еще бы вымыть пол, был бы полный порядок.
Надо составить график дежурств, кто и когда должен мыть полы в секциях и в холле.
Тогда можно будет спрашивать с конкретного человека.
Пот заливал глаза и лист бумаги, поэтому пришлось, рискуя пропустить появление проверяющих,
закрыться в душевой и быстро принять душ.
Теперь с новыми силами она взялась за графики. Надо было составить четыре, в каждую секцию - по одному.
Старалась, чтоб документ выглядел внушительно и красиво.
Когда развешивала графики по секциям, никого нигде не было.
Ребята сидели по комнатам. Кто-то смотрел телевизор в комнате самоподготовки или играли в теннис. Казалось, что никто на воспитателя внимания не обращал.
Марина прикрепила скотчем последний график, и возвращалась в кабинет, радостно думая, что «еще одно важное дело сделано» быстро и хорошо.
Но уже перед своей дверью, оглянувшись на стену, где должен был висеть график дежурств, увидела, что графика нет…
Рванулась в другую, в третью, четвертую секцию – нигде нет.
Марина возвращалась к себе убитая, с глазами, полными слез.
На двери кабинета Марины появился ее график, перевернутый обратной стороной.
Там был нарисован мужской половой орган, залихватски изогнутый кверху, с клетчатой фуражкой на «голове»,
еще и воротничок от костюма нарисован у его основания, галстук в полосочку.
Марина порвала этот «ужас» и заперлась в кабинете.
Было очень горько, но плакать нельзя, потому что вот-вот может появиться Турмухина.
На этаже пока относительно чисто, это главное.
Надо было успокоиться, убрать нервное напряжение и собраться перед встречей с ней.
Ох, уж и любила эта Раиса Владиславовна распекать воспитателя на глазах у ребят.
«А пусть им будет стыдно, что воспитателю достается за них», - объясняла она свои действия, если на нее жаловались.
Хотя, на самом деле, ребята воспринимали это только как очень забавный спектакль, концерт.
Они с большим удовольствием сбегались посмотреть.
С ними-то она в общежитии говорила ласково.
Бывало, еще на лестнице журчал ее мягонький голосок: «Миша, да у тебя уже усы выросли, тебе идет, такой солидный стал…».
«Саша, а я тебя даже не узнала, богатым будешь». « Ух, ты, какие бицепсы, Ваня, накачал, вот молодец!». «Сёма, а, Сёмочка...»
И тут же, резко меняя голос, кричала на воспитателя, буквально задыхаясь от гнева:
«Вы что это развели на этаже? А?! Я Вас спрашиваю! Напишу на Вас рапорт! Депремирую! Я научу Вас работать по-настоящему»
Или: «Вы завтра должны явиться на педсовет, раз мои слова до вас не доходят».
Случалось, что ребята вступались за своего воспитателя, признавались, что они сами виноваты, устраняли неполадки.
Тогда Турмухина была особенно довольна своей «работой с подростками» и проводила с ребятами запланированную ею беседу.
Причем ребят собирать не было необходимости.
Они, пока воспитателю громко задавали «трепку», все вылазили из своих комнат посмотреть.
Пристыженный и «наказанный» воспитатель, прятался где-то, а на «сцену» выходила сияющая Раиса Владиславовна.
Она усаживала ребят в комнате самоподготовки, рассказывала о какой - нибудь новости в мире науки, политики, бизнеса, спорта и устраивала небольшое обсуждение. Это мог быть и разговор о событиях в лицее или в этом общежитии.
Бывало, правда, что беседа прерывалась необходимостью вызвать скорую помощь для воспитателя.
Такие начальники - явление обычное. Они бывают очень даже старательными в работе. Но кто и когда подсчитывал убитых ими людей? Человека ведь можно убить очень культурно и безнаказанно, даже в вежливой форме, не обязательно горло драть, как Турмухина.
Марине тоже доставалось.
Особенно Раиса Владиславовна не щадила ее на последних месяцах беременности.
- Мы все были беременными, - говорила Турмухина. – И работали. Не можете работать, как положено – идите к врачу,
а бездельничать я не дам, деньги надо зарабатывать,- строго чеканила.
Турмухина «не позволяла» слез на работе.
Но, когда она уходила, Марина бежала к дежурной и там, в ее комнатушке, позволяла себе разреветься вволю.
Лидия Павловна, бывало, уже ждет ее с горячим чаем:
- Слава Богу, Мариночка, гроза прошла. Этому радоваться надо, а не плакать,-
говорила она.- А я пряников напекла дома.
Не реви, нельзя при беременности. Понюхай, как пахнут малиной! То-то же…
Марина успокаивалась и улыбалась, глядя на всё другими глазами после чаепития с дежурной.
А теперь все изменилось.
После того, как ушел так называемый «муж» Коля, Марина почувствовала особенную
незащищенность, что-то давило и унижало ее
и без Турмухиной, нервы немножко сдали.
А надо работать, чтоб не выгнали, хоть до одной зарплаты доработать надо,
во что бы то ни стало!
Родительские деньги кончились…
Прошло всего два года со дня гибели родителей Марины в дорожной аварии.
Коля появился сразу, как она осталась одна.
Он заменил собой самых дорогих людей в ее жизни.
Марине казалось, не будь его тогда, она бы сошла с ума.
Он как бы заполнил образовавшуюся дыру в ее жизни, и своей нежностью,
лаской выровнял психику Марины, пошатнувшуюся от переживаний.
Марина вспоминала, что Коля не виноват был, что так быстро вышли деньги,
которых хватило бы сейчас, чтобы безбедно сидеть с дочкой дома несколько лет
и спокойно растить ее.
Это она сама хотела ему угодить, нравиться очень хотела ему и быстро растрачивала
все на дорогую одежду для обоих,
на дорогую жизнь.
Потом еще Коле помогла наладить его бизнес. Да он ничего и не просил.
Это всё ее идея была, всё решала она сама, сама…
Вот сама и виновата, что не оказала должного уважения памяти родителей.
Ведь во всем, что они заработали, был их труд и талант!
Виновата перед родителями, перед дочуркой своей.
А слезами покаянными теперь себе не поможешь, надо работать и работать,
как бы ни было трудно.
Кроме денег Марине осталась ещё и хорошая квартира, обставленная дорогой мебелью,
со всей необходимой дорогостоящей техникой.
Потом еще оказалось, родители сохранили детские принадлежности,
оставшиеся от Марины. Кроватку, коляску и много-много всего для новорожденной дочки
Марине покупать не пришлось.
Так что жить еще можно было со всем этим не плохо.
Но когда Коля ушел, и Марина узнала о своей беременности, родительских денег
уже не было ни копейки, давно ушли украшения, дорогая посуда, ценные книги.
Потом уже без Коли наделала много долгов…
В общем, деньги, хоть какие-то, нужны были срочно, ведь даже нянечка сейчас работала в долг.
Марина сидела, взобравшись с ногами, на диванчике, сжалась в комочек, и тупо смотрела на стол.
Из холла доносились веселые голоса ребят, играющих в теннис, их там толпилось много.
Все пятьдесят уже были на этаже.
И вдруг до Марины дошло, что весь этот веселый гвалт заглох.
Вместо этого, на фоне резко установившейся тишины, совсем рядом с ее кабинетом,
кто-то тихо бубнил низким голосом, напевая : «Чи-гом….чи-гом… чики-бом…. чики-бом…»,
и теннисный шарик в такт ударялся о ракетку.
Марина вышла и увидела черного парня.
Это он ходил по секции из стороны в сторону и подбрасывал шарик ракеткой.
Первое, что бросилось в глаза – это блестящая чернота его тела, обнаженного по пояс
и особая грация широко раскинутых плеч,
гордая постановка головы, которую украшали густые черные завитки волос.
Но где все ребята?
Марина вышла в холл. Никого там не было. Ракетки лежали сложенные на теннисном столе…
Ну, ясно, раз шарик у этого черного парня, то им играть нечем.
Но разве они не могли взять у Марины другой шарик?
А вообще, как это так? Их же было здесь так много, сильных здоровяков!
Они стояли здесь толпой, ожидая своей очереди.
И вдруг все разом расхотели играть и сложили ракетки? А почему не сдали?
Ведь любой, кто по лестнице проходил мимо, мог забрать их к себе на этаж.
«Ах, вот оно что! Они постеснялись просить у меня шарик, потому что им стыдно сказать,
что у них его отобрали.
Ах, вы мои бедненькие герои, вы были такими отважными, наглыми, страшными
в схватке с женщиной,
а тут бежали без боя, в страхе побросав свое «оружие и знамена».
Так размышляла Марина, стоя в холле у стола с ракетками в руках.
Интересно было посмотреть на этого Искандера Бейбутова, по прозвищу «Нигер».
О нем рассказала Лидия Павловна и внешность описала, так что узнать его было не трудно.
Марина вернулась в секцию и, остановившись в дверях, оперлась спиной о косяк.
Он, по-видимому, позволял себя рассматривать, а то бы ушел.
Ведь это же не его секция.
Возможно, даже весь спектакль с шариком и прекращением игры в холле был проделан для нее,
чтоб Марина увидела,
какой он тут хозяин, властелин.
Все так же ходил он с ракеткой, подкидывая шарик, бубнил ту же песенку.
Парень был высокого роста. Тело очень крепко сбитое, красивое. Амулет какой-то на груди.
Белые кроссовки, белые джинсы и черный ремень с металлом.
Да, совсем настоящий негр, если бы не восточный разрез глаз.
Вспомнила, как Лидия Павловна описывала:
«Ну, вылитый негр этот Бейбутов - и нос, и волосы, и губы-варениками, вот только глазенки-то
узкие, восточные, когда улыбается, сощурится-совсем их не видно»
Марина подошла к «негру» и, назвав его по имени, попросила пройти с ней в ее кабинет,
потому что ей надо было побеседовать с ним и отметить его прибытие в журнале.
Но он на нее даже не посмотрел. Такое впечатление, что он ее вообще не слышал.
Марина не стала повторять.
Пошла собираться домой. Когда вышла закрывать секции, «негра» уже не было.
(Продолжение следует.)
Марина Славянка.
